Перспективы газовой отрасли России в оценках зарубежных прогностических центров

Алексей МАСТЕПАНОВ
Главный научный сотрудник ИПНГ РАН, д. э. н., профессор РГУ нефти и газа им. И. М. Губкина, академик РАЕН
E-mail: amastepanov@mail.ru

В середине октября этого года на полях III Форума высокого уровня по международному сотрудничеству «Один пояс, один путь», председатель правления ПАО «Газпром» А. Б. Миллер в интервью телеканала «Россия 24», заявил, что трубопроводные поставки в Китай в самое ближайшее время могут выйти на уровень объёмов поставки, который у нас был на экспорт в Западную Европу [1]. И хотя многие отечественные специалисты и эксперты сомневаются в достижении этих целей в ближайшие годы , задача руководством «Газпрома» поставлена. А раз поставлена – будет выполнена. Что же касается взглядов и оценок зарубежных специалистов на будущее газовой отрасли России, то они далеко не однозначны. В то время как одни из них чуть ли не «закрывают» само существование газовой промышленности нашей страны, другие специалисты оценивают её достаточно оптимистично.
Прогнозирование, являясь важной составной частью функционирования всей мировой энергетики, становится довольно политизированной областью, а сами прогнозы могут не только отражать интересы организаций-­составителей, но даже выступать в качестве инструментов лоббирования [8–10]. И подобное применение прогнозов, особенно разработанных МЭА, мы встречали ни один раз. В полной мере сказанное относится и к последним по времени прогнозам (2022–2023 гг.), в которых авторы в той или иной мере пытаются дать оценку роли газовой отрасли России в принципиально изменившемся мире.
Кроме того, как отмечают специалисты S&P Global Commodity Insights, в современных условиях движущие силы энергоснабжения всё больше смещаются в сторону политики, а не экономики, что не только увеличивает волатильность энергетических рынков, но и создаёт новые препятствия: «Хотя прогнозировать рынки на основе экономики спроса и предложения может быть сложно, предсказать действия политиков практически невозможно» [11].
В ходе проведенного нами исследования были проанализированы следующие работы ведущих зарубежных прогностических центров:

• «Energy Outlook 2023 (IEO‑2023)» Управления энергетической информации США (U. S. Energy Information Administration – EIA) [12];
• «World Energy Outlook 2022 (WEO‑2022)» Международного энергетического агентства (МЭА) [13];
• «World Energy Outlook 2023 (WEO‑2023)» Международного энергетического агентства (МЭА) [14];
• «BP Energy Outlook 2023 edition» Транснациональной нефтегазовой компании BP [15];
• «IEEJ Outlook 2023» Японского института экономики энергетики [16];
• «Energy Transition Report. Energy Scenarios. November 2022» независимой компании по энергетическим исследованиям и бизнес-­аналитике Rystad Energy [17];
• «Global Gas Report 2023» Rystad Energy/ International Gas Union/ Snam [18];
• «World Energy Transitions Outlook 2023» Международного агентства по возобновляемой энергии [19];
• «Energy Outlook February 2023» отдела экономических исследований компании «Атрадиус» [20];
• «Energy outlook 2023. Surviving the energy crisis» независимого исследовательского и аналитического подразделения в рамках Лондонской Economist Group (медиа-­компании, которая издает журнал Economist) [21] и др.

Все эти работы по критерию оценки роли газовой отрасли России в перспективном развитии глобальной энергетики можно разделить на несколько групп. Наиболее полно такие оценки присутствуют в работах МЭА (в WEO‑2022)  и Управления энергетической информации США (EIA US) [12–14].
С различной степенью детализации влияние событий на Украине на рост мировых цен на энергоресурсы, снижение их мирового потребления и экономическое развитие в разных странах, а также непосредственно на поставки российских энергоносителей на различные энергетические рынки, рассматривается в прогнозных исследованиях ВР и Японского института экономики энергетики и ряда других прогностических центров.
В исследованиях Международного агентства по возобновляемой энергии и ряде других прогнозов текущие события на международных энергетических рынках, включая влияние украинского кризиса, упоминаются лишь в общих чертах. У авторов этих прогнозов оценки максимально нейтральные. Сокращение производства нефти и газа в России рассматривается в этих прогнозах лишь в русле общемирового падения их производства в связи с необходимостью снижения эмиссии парниковых газов [9, 10].
В большинстве рассмотренных нами работ отмечается, что два основных кризиса последних лет – украинский и энергетический – приводят к необходимости пересмотра в сторону понижения прогнозов мирового ВВП и спроса на энергоносители, поскольку стремительный рост цен на них прямо или косвенно затронул все страны мира. Об этом однозначно говорится в рассмотренных нами прогнозах МЭА, EIA, ВР, Rystad Energy, Atradius Economic Research и некоторых других.
Так, в IEO‑2023 (в его приложении Б) подчёркивается, что украинские события повлияли на энергетические рынки по всему миру (часть торговых партнёров России ввели санкции в отношении российского экспорта, а другие участники рынка изменили свои торговые предпочтения), и внесли значительный вклад в геополитические потрясения, которые имели непосредственные и будущие последствия. При этом в отношении долгосрочных последствий сохраняется значительная неопределенность [12].
Более того, специалисты ВР считают, что украинский кризис оказывает влияние на мировую энергетику одновременно по трём основным каналам: энергетическая безопасность, экономический рост и структура мировых поставок энергоносителей [9, 10]. А эксперты Rystad Energy, Международного газового союза и итальянской компании энергетической инфраструктуры SNAM SpA полагают, что в 2022 г. именно российско-­украинская вой­на довела дефицит поставок [энергоресурсов] до уровня глобального кризиса, кульминацией которого стали самые высокие за всю историю скачки цен на них [18].
При этом, поскольку это уже стало нормой, во всех бедах человечества обвиняют, естественно, Россию. Так, выступая на ежегодном собрании Всемирного экономического форума в Давосе в январе этого года, исполнительный директор МЭА Фатих Бироль заявил: «Климатический кризис, вызванный вторжением России в Украину и ещё более ослабленный зависимостью мира от экспорта российской нефти, приобретает всё большие масштабы» («Triggered by Russia’s invasion of Ukraine, and further weakened by the world’s reliance on Russian oil exports, the climate crisis looms large») [22]. Вот так‑то! А до этого все думали, что причина климатического кризиса в глобальном потеплении!
Перспективы развития газовой отрасли России зарубежные специалисты оценивают не только с учётом последних геополитических потрясений, но и с позиций достижения глобальной экономикой и энергетикой углеродной нейтральности, что отражается в первую очередь на оценках глобального потребления природного газа в перспективе. Поскольку анализ подобных исследований – задача отдельной работы, приведём здесь в целях иллюстрации результат анализа таких оценок, выполненного в текущем году экспертами Международного газового союза (рис. 1) и МЭА (рис. 2), которые в WEO‑2023 заявили, что нынешний энергетический кризис знаменует конец «Золотого века газа» [14, с. 29] .

Эксперты МЭА в WEO‑2022 исходят из того, что у России нет лёгких путей в поиске новых рынков сбыта для газа, который она экспортировала в Европу, что переориентация России на азиатские рынки наиболее сложна в случае с природным газом. Санкции подрывают перспективы новых крупных российских проектов по сжижению природного газа, а большие расстояния до альтернативных рынков затрудняют строительство новых трубопроводов.

В этой работе МЭА полагает, что усилия России по диверсификации своих экспортных рынков имеют неоднозначный успех. Признавая, что те проекты по поставкам газа в Китай, которые уже реализуются или законтрактованы («Сила Сибири» и Дальневосточный маршрут) будут введены в эксплуатацию, эксперты МЭА не забывают подчеркнуть, что увеличение поставок по российским газопроводам в Китай покрывает менее трети сокращения поставок в ЕС [13, с. 379]. Что же касается обсуждаемого газопровода «Сила Сибири 2», то эксперты МЭА сомневаются в его жизнеспособности. По их расчётам, Китаю он просто не будет нужен. Даже в наиболее благоприятном для такого трубопровода сценарии STEPS в период с 2021 по 2030 г. рост спроса на природный газ в Китае замедляется до 2% в год, что отражает политическое предпочтение руководства страны ВИЭ по сравнению с использованием газа [13, с. 25]. Кроме того, Китай активно заключает контракты на новые долгосрочные поставки СПГ, а его последний пятилетний план направлен на увеличение внутренней добычи газа [13, с. 379]. Наряду с увеличением импорта по существующим трубопроводам, уже заключенные контракты на поставки в Китай более чем покрывают его потребности в этом сценарии вплоть до 2030‐х гг. Соответственно, Россия сможет перенаправлять сюда только около 25 млрд м3 газа в год к 2040 г. со своих западносибирских месторождений по дополнительному трубопроводу [13, с. 382].
Согласно сценариям WEO‑2023, попыткам России развернуться на Азию и другие неевропейские рынки в ближайшие годы будут препятствовать глобальный пик спроса на нефть и газ, и долгосрочные последствия санкций, в частности, отмеченный выше конец «Золотого века газа». В результате к 2030 г. общий объём экспорта природного газа из России в рамках поэтапных мер развитых стран по отказу от него, будет на 40% ниже уровня, существовавшего до украинских событий. Трубопроводный экспорт в Европу после сокращения почти вдвое в 2022 г. не восстановится: постепенного увеличения поставок в Китай по газопроводу «Сила Сибири» и восточным маршрутам недостаточно, чтобы компенсировать потерянные объёмы. И повторяется вывод, сделанный в WEO‑2022: в наших сценариях нет необходимости в дополнительных трубопроводных соединениях между Россией и Китаем, учитывая динамику спроса в Китае [14, с. 233].
В WEO‑2022 отмечается, что до 2022 г. Россия планировала использовать СПГ для диверсификации экспортных поставок газа. Была поставлена цель – к 2035 г. экспортировать 170–200 млрд м3 СПГ в год. В настоящее время расширение мощностей по производству СПГ в России сдерживается санкциями и уходом зарубежных партнёров. Некоторые проекты отложены в долгий ящик, в то время как в других наблюдаются значительные задержки с вводом в эксплуатацию .
Эксперты МЭА в этой работе считают, что к 2030 г. в России будет введено около 10 млрд м3 новых мощностей по экспорту СПГ, в результате чего общая экспортная мощность достигнет всего 45 млрд м3 в год, против намечаемых 200 [13, с. 55, 382]. В результате доля России в международной торговле газом, которая в 2021 г. составляла 30%, к 2030 г. снизится до 15% в сценарии STEPS и до 10% в сценарии APS. Соответственно, прогнозируемый чистый доход России от продажи газа (выручка минус затраты) в сценарии APS снизится с 75 млрд долл. США в 2021 г. до менее 30 млрд долл. в 2030 г. [13, с. 30, 366] .
В WEO‑2023 эти доводы против возможности наращивания экспорта СПГ из России дополняются ещё одним – значительным увеличением мощностей по производству СПГ в других регионах мира. По оценкам МЭА, в стадии строительства находится сейчас около 250 млрд м3 новых проектов, и все они рассчитаны на запуск в период между 2025 и 2030 годами [14, с. 233]. Избыток СПГ означает, что у России очень ограниченные возможности для завоевания дополнительных рынков, делают вывод специалисты МЭА.
Признавая, что санкции, ограничивающие доступ России к внешнему финансированию и технологиям, препятствуют развитию российского экспорта СПГ, специалисты ВР, в отличие от экспертов МЭА, допускают, что эти ограничения постепенно ослабнут после 2030 г. Это позволит российскому экспорту СПГ более чем удвоиться к 2050 г. В сценарии New Momentum, напротив, ускоренное падение мирового спроса на СПГ в 2030‑х и 2040‑х гг. означает, что у российского экспорта СПГ нет шансов восстановиться даже при ослаблении санкций [5, с. 53].
Данные проблемы с экспортом, отмечается в WEO‑2022, отразятся и на объёмах перспективной добычи природного газа в России (таблица 1) . В WEO‑2022 добыча газа в России в рассматриваемый период времени падает во всех сценариях. Уже в 2030 г. в сценарии STEPS она будет меньше, чем в 2021 г. на 155–160 млрд м3, а в сценарии APS – почти на 210 млрд м3. В последующий период добыча продолжит сокращаться. К 2050 г. в сценарии STEPS она снизится ещё на 21 млрд м3, а в сценарии APS – на 101 млрд м3.

Соответственно, считают эксперты МЭА, проекты по добыче, предназначенные для обслуживания «Северного потока 2» (Харасавей и Бованенково) столкнутся с трудностями, а увеличение добычи на Тамбейском месторождении, ориентированное на новые проекты СПГ, вряд ли выйдет на заявленную мощность. На некоторых наиболее зрелых месторождениях Западной Сибири, которые в настоящее время обслуживают Европу, таких как Уренгойское и Ямбургское, добыча постепенно прекратится [4, с. 378–379].
Аналогичного мнения придерживаются и специалисты компании Atradius [7], которые, тем не менее, считают, что, несмотря на сокращение экспортных поставок, Россия по-прежнему будет оставаться крупнейшим производителем природного газа и в 2050 г.
Что касается сценария NZE, то он в части добычи углеводородов и в WEO‑2022, и в WEO‑2023 практически не рассмотрен. В WEO‑2022 лишь отмечается, что спрос на природный газ в NZE Scenario может быть удовлетворен за счёт продолжения инвестиций в существующие активы и уже утвержденные проекты, но без каких‑либо новых долгосрочных традиционных проектов по добыче.
Значительного, но меньшего, чем в прогнозах МЭА, снижения добычи природного газа в России ожидают и в IEEJ [16]. В базовом (Reference) сценарии этого прогноза она сокращается к 2030 г. до 650 млрд м3, а в сценарии передовых технологий (Advanced Technologies Scenario) – до 600 млрд м3. Снижение добычи экспертами IEEJ ожидается и в последующие годы, в результате чего в 2050 г. она составит, соответственно, 605 и 555 млрд м3.
Прогнозное исследование специалистов Управления энергетической информации (EIA) США базируется на следующих основных допущениях, имеющих отношение к России:

• независимо от того, когда закончится российско-­украинский конфликт, его геополитические последствия сохранятся до 2050 года . Неявно это предполагает, что его окончание не приведет к перезагрузке отношений на энергетических рынках;
• восстановление глобальной экономики начнётся только после 2030 г.;
• введённые в 2022–2023 гг. санкции против России бессрочно останутся в силе, но новые санкции введены не будут;
• газопроводы «Северный поток» и «Северный поток 2» до 2050 г. не заработают;
• Россия увеличит добычу природного газа для удовлетворения будущего внутреннего потребления, но не увеличит свой чистый экспорт, то есть нетто-­экспорт российского природного газа в рассматриваемый период расти не будет.

Тем самым, американские специалисты, исходя из действенности антироссийских санкций, заложили в прогноз по России достаточно низкие темпы роста как экономического развития страны (таблица 2), так и, соответственно, её энергопотребления, в том числе и природного газа. Однако эти темпы существенно выше, чем в прогнозе МЭА WEO‑2023.
Так, если в WEO‑2023 среднегодовые темпы роста ВВП России за 2022–2050 гг. в каждом из трёх сценариев составляют всего 0,4%, то в IEO‑2023, как видно из таблицы 2, они варьируют, в зависимости от сценария, от –0,1% до 2,1%. Если суммарное энергопотребление в России по оценкам МЭА за тот же период в базовом варианте сократится на 6,8%, то в IEO‑2023 вырастет на 17% .

При этом специалисты EIA допускают, что Россия продолжит усилия по смягчению экономических последствий санкций и санкционной политики, включая сокрытие торговых потоков сырой нефти, использование нескольких торговых партнёров для избежания санкций и поиск новых покупателей для своего экспорта.
Ожидаемые в соответствии с перечисленными допущениями и мерами объёмы производства природного газа в России и его экспорта показаны в таблице 3.

Таблица 3. Объемы производства природного газа в России и его экспорта
Источник: построенапо данным УЭИ США, IEO‑2023 [12]

При этом специалисты EIA, как и эксперты МЭА, исходят из того, что, не имея доступа к технологиям западных компаний и импортному оборудованию, российские текущие проекты по производству СПГ могут быть завершены в срок, но реализация будущих проектов столкнётся со значительными трудностями.

В заключение следует отметить, что анализ прогнозных материалов ведущих зарубежных прогностических центров свидетельствует, что в настоящее время в мире нет однозначного представления о последствиях для российской газовой отрасли событий 2022–2023 гг., хотя и признаётся, что они более тяжёлые, чем для нефтяной, что в этой области присутствует значительная неопределённость. Соответственно, в ближайшее время следует ожидать дальнейшей корректировки взглядов представителей ведущих мировых аналитических и прогностических центров на будущее российского газа. А задача наших исследований – предельно внимательно отслеживать и анализировать новые прогнозы.
Статья подготовлена в развитие выступления на Международной научно-­практической конференции «Перспективы развития нефтегазовых компаний России в современных условиях», посвященной 80‑летию нефтедобычи в Республике Татарстан и 75‑летию открытия Ромашкинского месторождения, по результатам работ, выполненных в рамках гос. задания ИПНГ РАН (тема № FMMЕ‑2022-0004 – «Фундаментальный базис энергоэффективных, ресурсосберегающих и экологически безопасных, инновационных и цифровых технологий поиска, разведки и разработки нефтяных и газовых месторождений, исследование, добыча и освоение традиционных и нетрадиционных запасов и ресурсов нефти и газа; разработка рекомендаций по реализации продукции нефтегазового комплекса в условиях энергоперехода и политики ЕС по декарбонизации энергетики (фундаментальные, поисковые, прикладные, экономические и междисциплинарные исследования)». Рег. номер учёта в РОСРИД: 122022800270-0.