«Тарифная дубина» американской энергетической политики

Валерий АНДРИАНОВ
Доцент Финансового университета
при Правительстве России, к. п. н.

Главным глобальным экономическим трендом первой половины 2025 г. стали так называемые тарифные вой­ны, анонсированные Президентом США Дональдом Трампом еще в период предвыборной кампании и развернувшиеся сразу после его возвращения в Белый дом. Ставки ввозных пошлин были резко повышены как для отдельных категорий товаров (автомобили, компьютеры), так и для большинства стран мира. Основным объектом при этом стал импорт из Китая, пошлины для которого были первоначально установлены в размере 20%, а затем доведены до совершенно фантастической величины в 145%. В начале мая Вашингтон и Пекин достигли договоренности о снижении ставок до уровня в 30% на ближайшие 90 дней. Однако, во‑первых, сама по себе пошлина в размере 30% является крайне высокой и служит серьезным барьером для взаимной торговли. А во‑вторых, трехмесячная пауза взята для выработки двухстороннего торгового соглашения, которое может быть и не достигнуто, что способно породить очередной виток торговых вой­н.

В 2024 г. объем товарооборота между КНР и США составил 688,3 млрд долл., но из-за тарифных войн этот показатель может сократиться на 80%

Данные события привели к хаосу как в системе международной торговли, так и в ряде ключевых отраслей экономики, включая энергетику. Только за первую неделю после объявления о повышенных тарифах (2–10 апреля 2025 г.) нефтяные котировки сорта Brent упали более чем на 12 долл. за баррель, с 74,95 долл./барр. 2 апреля до 62,82 долл./баррель восьмого числа того же месяца. В дальнейшем неопределенность с размером грядущих тарифов вкупе с рядом других факторов (в первую очередь речь идет об увеличении добычи в рамках альянса ОПЕК+) стала причиной закрепления нефтяных цен в коридоре 60–70 долл. за баррель, что существенно ниже прогнозов ведущих аналитических центров.
Последствия тарифных вой­н не исчерпываются лишь влиянием на нефтяные котировки, они могут привести к существенным подвижкам как в направлениях и структуре глобальной торговли «черным золотом», так и в энергетической политике ключевых экономик.

Китайская стена не дрогнет

Наиболее пострадавшей стороной в ходе тарифных вой­н может оказаться Китай. Согласно прогнозу Всемирной торговой организации (ВТО), товарооборот между США и КНР может сократиться на 80% из-за введения взаимных пошлин. По итогам 2024 г. объем данного товарооборота составил 688,28 млрд долл. (на 3,7% больше, чем годом ранее), при этом на экспорт из Поднебесной пришлась львиная доля данного показателя – 524,66 млрд долл. На первый взгляд, в масштабах китайской экономики цифра не критическая, составляющая менее 3% ВВП страны (18,41 трлн долл.). Но от ограничительных мер пострадает широкий круг китайских компаний, которые будут вынуждены переориентировать свои товарные потоки на другие страны, что неизбежно приведет к потере части потенциальной прибыли. В частности, по мнению советника главы ЦБ Кирилла Тремасова, следует ожидать ослабления курса юаня и, соответственно, повышение конкурентоспособности китайских производителей на российском рынке. При этом, по мнению экспертов, 90‑дневный мораторий на повышение тарифов не поможет стабилизировать ситуацию и сбои в цепочках поставок будут продолжаться как минимум до конца года.
Поэтому вполне ожидаемой оказалась жесткая реакция китайских властей на действия Дональда Трампа. Так, с 10 февраля были введены дополнительные пошлины в размере 10–15% на импортируемые из США энергоресурсы, сельскохозяйственную технику и некоторые виды автомобилей (при том что Вашингтон первоначально установил 20%-ный тариф на китайские товары). После того как в начале апреля американский президент объявил о вводе дополнительной 34%-ной пошлины на поставки из КНР, Пекин ответил зеркально. Таким образом, пошлина на ввоз американских энергоресурсов достигла 44–49%. Ее применение означало бы полное прекращение подобных поставок.

Именно энергоресурсы составляли первую по значимости статью американского экспорта в КНР. По итогам 2024 г. их было поставлено на сумму в 23,1 млрд долл. при общем объеме экспорта в 163,6 млрд долл. Теперь же торговля энергоресурсами между двумя странами фактически прекращена – последний газовоз с американским СПГ прибыл к берегам Китая 6 февраля, то есть незадолго до введения «первой волны» пошлин.
Не стоит переоценивать роль американского СПГ в энергобалансе Китая. Согласно информации Главного таможенного управления КНР, в 2024 г. из США было импортировано 4,3 млн т сжиженного природного газа, что составляет лишь 6% от всех закупок (77 млн т). Еще менее значима доля угля – 12,1 млн из 352,4 млн т, или 3%, нефти – 9,6 млн из 553,5 млн т или 2% и нефтепродуктов – 462 тыс. из 48,3 млн т, или 1%. Для сравнения, Россия поставила в прошлом году в Китай 8,3 млн т СПГ, то есть почти в два раза больше, чем США, а также 31 млрд м3 трубопроводного газа по магистрали «Сила Сибири». Это эквивалентно примерно 22 млн т СПГ.
Еще до введения повышенных тарифов Bloomberg прогнозировал снижение китайского импорта СПГ в 2025 г. на 12%, главным образом за счет уменьшения поставок из США и Австралии. Это обусловлено в первую очередь ростом объемов прокачки газа по трубопроводу «Сила Сибири», который в конце 2024 г. вышел на свою полную проектную мощность. Более того, по данным Bloomberg, Китай с 2022 г. занимается активным реэкспортом американского СПГ, при этом порядка 70% перепродаж приходится на Европу. Проще говоря, американский сжиженный газ не очень‑то нужен Поднебесной, он скорее играл роль резервного источника.
В этой связи вряд ли стоит говорить о том, что Китаю потребуются новые масштабные источники поставок голубого топлива взамен американского СПГ. В отечественных СМИ в последние месяцы активно обсуждается идея о том, что американские тарифы станут импульсом для заключения Пекином окончательного соглашения с Россией по сооружению магистрали «Сила Сибири – 2», что позволит компенсировать недополученные из США объемы. Даже выдвигалось предположение о том, что соответствующий договор будет подписан в ходе визита в Москву Си Цзиньпина в мае нынешнего года. Но, во‑первых, масштабы данных поставок несопоставимы. Предполагаемая пропускная способность «Силы Сибири – 2» составляет 50 млрд м3, что эквивалентно около 35 млн т СПГ.
Во-вторых, не в стиле Пекина действовать под давлением каких‑либо внешних обстоятельств. Долгий процесс обсуждения проекта «Сила Сибири – 2» во многом был обусловлен желанием китайской стороны занять как можно более комфортную позицию на переговорах и благодаря этому получить наиболее выгодные ценовые условия. Поэтому вряд ли стоит ожидать, что переговоры увенчаются успехом, когда Пекин находится в слабой (или кажущейся слабой) позиции из-за потери одного из источников газоснабжения, даже если эта потеря на самом деле невелика.
Вместе с тем, встает вопрос о том, как тарифная вой­на в целом повлияет на динамику ВВП Китай и на перспективы роста энергопотребления в стране. Первая реакция экономики КНР на политику Д.Трампа оказалась достаточно неожиданной – ВВП страны в первом квартале вырос на 5,4% в годовом выражении при прогнозе в 5,1%. Однако, по мнению экспертов, этот рывок объясняется именно наращиванием деловой активности в преддверии неминуемого спада из-за введения высоких пошлин. Китайские компании стремились увеличить свои продажи по принципу «пока не началось». Но после введения пошлин цифры могут быть уже несколько иными. В частности, банк CITI снизил свой прогноз по ВВП Китая на 2025 г. с 4,7% до 4,2%, Goldman Sachs – с 4,5% до 4%, UBS – с 4% до 3,4%. Консенсус-­прогноз свидетельствует также о снижении темпов роста экономики страны в 2026 г. по сравнению с 2025‑м. Правда, такие пессимистические оценки расходятся с официальной позицией самого Пекина. Так, в марте Всекитайское собрание народных представителей (высший государственный орган страны) утвердило плановый показатель, равный 5% роста ВВП в нынешнем году.
Впрочем, американские тарифы могут дать и диаметрально противоположный эффект, то есть обернуться некоторым увеличением китайского ВВП. Этому может быть несколько причин. В частности, как пишет The New York Times., тотальный характер тарифной вой­ны может привести к тому, что КНР превратится в относительно безопасную гавань для глобального бизнеса. Действительно, если под удар попали практически все страны мира, то есть смысл переносить производство и инвестиции в то государство, которое лучше всех сможет «держать удар». И это именно Китай, который в отличие от более мелких стран имеет развитый внутренний рынок, хорошую инфраструктуру, понятные правила государственного регулирования и т. д. Еще одна причина роста может крыться в укреплении торгового партнерства между Китаем и Европой, что в итоге может привести к формированию некоего неформального «союза пострадавших» от американской политики.
И вряд ли замедление роста экономики страны, даже если оно будет иметь место, приведет к существенным подвижкам спроса на основные энергоресуры. Что касается нефти, то здесь ситуация определяется совсем другими обстоятельствами, нежели действия администрации Трампа. По данным Международного энергетического агентства (МЭА), в 2024 г. потребление основных нефтепродуктов в Китае незначительно сократилось и составило 8,1 млн б/с, а в нынешнем году ожидается его достаточно скромный прирост – на 210 тыс. б/с. Вместе с тем агентство не исключает, что спрос на топливо в Поднебесной уже прошел свой пик. Причина этого – в быстром росте парка электромобилей. По оценкам газеты Financial Times, в 2025 г. в Китае будет продано свыше 12 млн электромобилей, что на 1 млн больше, чем «традиционных» авто. И это приведет к дальнейшему сокращению спроса на моторное топливо. Свою роль также играет перевод части автопарка на газ. В связи с этим Всекитайское собрание народных представителей постановило взять курс на постепенное сворачивание нефтепереработки в стране с переносом акцента на развитие нефтехимии. Глубокая переработка «черного золота» позволит избежать резкого падения спроса на данный вид сырья, но вряд ли сможет полностью компенсировать потери, связанные с развитием электротранспорта.
Важным моментом является также развитие нефтедобычи в самом Китае. После периода спада, пришедшегося на 2013–2018 гг., она вернулась на траекторию роста и в марте нынешнего года приблизилась к рекордному показателю в 4,6 млн б/с. Тем самым КНР впервые вошла в пятерку крупнейших в мире производителей «черного золота». На фоне замедления спроса на данный энергоноситель это означает повышение уровня самообеспечения и снижение рисков, связанных с прерыванием поставок из других источников, в частности из США. Надо отметить, что хотя Китай остается крупнейшим в мире импортером нефти (553,41 млн т в 2024 г.), объем закупок прошлом году сократился на 1,9%. На этом фоне фактор тарифных вой­н и гипотетического снижения ВВП Китая будет играть роль статистической погрешности при определении перспектив спроса на нефть в стране.
Газ сталкивается в Китае с аналогичными вызовами, что и нефть, а именно – с растущей конкуренцией со стороны альтернативных источников энергии. С одной стороны, импорт «голубого топлива» в 2024 г. вырос почти на 10% и достиг 131,69 млн т (в пересчете на нефтяной эквивалент). С другой стороны, в главном сегменте потребления газа – в электроэнергетике – стремительно расширяется доля ВИЭ. Согласно прогнозу Совета по электроэнергетике Китая, к концу нынешнего года установленная мощность национального энергокомплекса превысит 3,8 ТВт, что на 14% выше показателя предыдущего года. При этом установленная мощность генерации на основе неископаемого топлива составит около 2,3 млрд киловатт или 60% от общего объема.
Кроме того, согласно апрельскому докладу Китайской ассоциации атомной энергии (China Nuclear Energy Association, CNEA), КНР вышла на первое место в мире по мощности АЭС. В стране уже эксплуатируют, строятся или планируются к строительству 102 атомных энергоблока общей мощностью 113 млн киловатт.
Таким образом, газ остается важнейшим инструментом снижения доля угля в энергобалансе КНР, но при этом газовая генерации испытывает сильное давление со стороны сектора ВИЭ и атомной энергетики. И именно эти процессы, а не ход тарифных вой­н, будут определять размер спроса на «голубое топливо» в среднесрочной перспективе. В целом сохраняются достаточно хорошие перспективы спроса на газ в Китае. Напомним, что по ряду оценок его объем может достигнуть к 2030 г. 600 млрд м3 (в 2023 г., согласно данным Statistical Review of World Energy – 2024, он равнялся 404 млрд м3).

Второй конец «палки»

Необходимо учитывать и еще одно важное обстоятельство – торговая вой­на между Вашингтоном и Пекином будет иметь важные последствия не столько для китайской, сколько для американской энергетики. Прежде всего, резкое повышение тарифов означает болезненный удар для сектора возобновляемой энергетики США. Да, Дональд Трамп является последовательным противником идеи энергоперехода и сразу после возвращения в Овальный кабинет он аннулировал ряд преференций для данного сегмента. Но тем не менее ветровая и солнечная генерация остаются важнейшим элементом национальной энергосистемы, на их долю приходится чуть меньше четверти выработки электроэнергии в стране. И именно с ВИЭ связывались перспективы наращивания электрогенерации, в том числе и в связи с намечающимся переносом на территорию США производственных мощностей из других регионов, чего так добивается Трамп. Согласно краткосрочному прогнозу (Short-­Term Energy Outlook) Управления энергетической информации (EIA) США, опубликованному 6 мая 2025 г., в нынешнем году производство электроэнергии в стране увеличится на 2%, при этом выработка на газовых электростанциях сократится на 3% из-за повышения цен на газ, а на угольных – вырастет на 6%! Самыми же быстрыми темпами будет расти генерация в секторе солнечной энергетики – на 34% в 2025 г. и на 18% в 2026 г.
Но торговая вой­на с Китаем может ударить по сфере ВИЭ гораздо сильнее, чем отмена государственных льгот и субсидий. Дело в том, что на Китай сегодня приходится свыше 90% поставок литий-­ионных аккумуляторов, используемых для хранения энергии в США. Как отмечает Financial Times со ссылкой на исследовательскую компанию Rho Motion, несмотря на усилия по наращиванию их внутреннего производства, собственных мощностей недостаточно для удовлетворения спроса. Кроме того, по данным Rystad Energy, в последние годы США импортировали около 95 млн фотоэлектрических панелей. Правда, в данном случае закупки осуществлялись в основном не в Китае, а других станах Юго-­Восточной Азии – Вьетнаме, Малайзии и Таиланде. Но повышение тарифов может сказаться и на этих поставках. В свою очередь, ветроэнергетическая индустрия США практически на 50% зависит от поставок из стран ЕС.
Таким образом, несмотря на заявления Трампа о сворачивании зеленой энергетики, на практике ухудшение (или даже полный разрыв) торговых отношений со странами-­экспортерами оборудования для ВИЭ может серьезно сказаться на энергетической безопасности США и привести к перебоям поставок электроэнергии в регионах, наиболее зависимых от ВИЭ.
Тарифная вой­на не в интересах и американских нефтегазовых компаний, лоббистом которых выступает Дональд Трамп. Несмотря на то, что на поставки нефти и газа из США в Китай приходится относительно небольшая доля торговли энергоресурсами двух стран, именно КНР остается одним из самых перспективных рынков для сбыта ископаемого сырья. И некоторые действия администрации Трампа наводят на мысль, что ее целью является как раз частичное вытеснение конкурентов с данного рынка.
В самом деле, энергетическая политика 47‑го президента оказывается в логической ловушке. Реализация стратегии «Бури, детка, бури!» неизбежно приведет к увеличению предложения американской нефти (что, впрочем, наблюдалось и в годы правления Джо Байдена) и, соответственно, к еще большему снижению мировых цен. На фоне же общего охлаждения глобальной экономики вследствие торговых вой­н котировки могут упасть до уровня, делающего разработку значительной части сланцевых месторождений в США нерентабельной. Согласно опросу, проведенному в начале 2025 г. исследовательской компанией Statista, для рентабельного бурения новой скважины нефтедобывающим компаниям, работающим в Пермском бассейне, требовалось, чтобы цена на нефть WTI составляла минимум 61 долл. за баррель. Для действующих скважин уровень безубыточности равняется 33 долл. То есть американские сланцевые компании еще до того, как они нарастили производство (в масштабах, предполагаемых Трампом), балансируют на грани прибыльности. В случае же дальнейшего падения котировок спонсорам предвыборной кампании республиканцев грозит банкротство.
Выйти из этой ловушки можно за счет вытеснения с рынка других производителей и экспортеров. Вряд ли удастся это сделать по отношению к странам-­участницам альянса ОПЕК+, которые, наоборот, вынужденно взяли курс на постепенное восстановление своей добычи. Но можно попытаться убрать из глобального торгового баланса сырье, которое уже находится под американскими санкциями. Речь идет о поставках из Венесуэлы и Ирана. После возвращения Трампа в президентское кресло было объявлено об очередном ужесточении санкций против Каракаса (напомним, они были временно ослаблены в период правления Байдена), была отозвана лицензия у корпорации Chevron, осуществлявшей операции в этой южноамериканской стране.
Одновременно США усилили давление на Иран. В начале мая в ходе своего визита на Ближний Восток Дональд Трамп ввел несколько раундов рестрикций против нефтяной промышленности Исламской Республики, пригрозив при этом вторичными санкциями контрагентам из третьих стран, покупающим иранскую нефть.
Адресат этих угроз вполне очевиден – это Китай. Именно он является главным покупателем нефти из Венесуэлы и Ирана. Пока что «завинчивание санкционных гаек» приводит к прямо противоположным результатам – в частности, в апреле нынешнего года венесуэльская PDVSA перенаправила объемы, ранее предназначавшиеся для американских НПЗ, в Малайзию. Секретом Полишинеля является тот факт, что именно Малайзия служит перевалочным пунктом для поставок «черного золота» в КНР. Однако дальнейшее усиление санкций (а точнее, более жесткий контроль над соблюдением применения уже имеющихся ограничений) могло бы заметно усложнить подобные операции. Так, венесуэльско-­китайское энергетическое сотрудничество могла быть существенно затруднено в случае получения Соединенными Штатами контроля над Панамским каналом, к чему так стремится Трамп.
Причиной упомянутых санкций является не только и не столько стремление получить те или иные политические уступки от Каракаса и Тегерана, сколько именно расчистка ниши для американской нефти на внешних рынках и в первую очередь в Китае. Иными словами, цель тарифной вой­ны – не сокрушение экономики Китая, такой гигант не по силам даже США, да и его гипотетическое падение привело бы к невиданному ранее глобальному кризису. Задача заключается в том, чтобы склонить Поднебесную к более выгодным для Америки условиям торговли, в том числе энергоресурсами. Увеличение поставок американской нефти и СПГ может стать важной частью нового соглашения между Вашингтоном и Пекином. Дональд Трамп еще в феврале недвусмысленно заявил о том, что Китай проявляет высокий интерес к закупкам СПГ у Соединенных Штатов. И конечная цель тарифного шантажа – еще более повысить этот интерес.

Индия оказывается в выигрыше?

Одним из следствий торговой вой­ны между Вашингтоном и Пекином может стать… закрепление за Индией роли главного драйвера спроса на энергоресурсы. США практически не скрывают своих намерений сделать из Индии «второй Китай» в плане перемещения туда производств, требующих наличия значительных и дешевых трудовых ресурсов. А это, соответственно, должно привести к увеличению спроса на энергоносители, в том числе на нефть и газ.

По оценкам World Population Review (WPR), еще в 2022 г. Индия обогнала Китай по численности населения – оно достигло 1,417 млрд человек, что на 5 млн больше, чем в КНР. А к 2030 г. данный разрыв может достигнуть 300 млн человек. При этом по потреблению энергии на душу населения Индия в 4,4 раза уступает Поднебесной (27,3 гигаджоуля против 119,8 Гдж, по состоянию на 2023 г.). А разрыв по потреблению нефти – почти трехкратный. Поэтому потенциал наращивания спроса на черное золото – огромен. Так, ОПЕК в своем апрельском прогнозе отмечает, что в нынешнем году КНР пока еще будет опережать своего соседа по данному параметру – спрос вырастет на 270 тыс. б/с (до 16,95 млн б/с) против 210 тыс. б/с (до 5,76 млн б/с). Но уже в 2026 г. они поменяются местами – 210 тыс. б/с (до 17,16 млн б/с) в КНР и 250 тыс. б/с (6,01 млн б/с).
В свою очередь, эксперт компании Wood Mackenzie Алекса Уитворт отмечает, что спрос на электроэнергию в Индии вырос в 2024 г. более чем на 8%, и это сделало страну третьим по величине рынком электроэнергии в мире, а к 2050 г. спрос на нее увеличится в три раза.
Ситуация в индийской экономике далеко не безоблачная. По итогам 2024–2025 финансового года (закончился в марте) ВВП Индии, по предварительным оценкам, вырос на 6,5%. На первый взгляд, это очень высокий показатель, более чем в два раза превышающий среднемировой уровень за 2024 г. (3,2%). Однако для Индии это явное торможение, поскольку такой «низкой» динамики не было со времен пандемии. В 2023–2024 финансовых годах, для сравнения, ВВП страны вырос на 9,2%. Среди причин замедления, помимо денежно-­кредитной политикой Резервного банка Индии (RBI) и негативного влияния внешней конъюнктуры, эксперты называют также высокие цены на энергоносители.
Но теперь ситуация может измениться. С одной стороны, стоимость энергоресурсов снижается. С другой стороны, Индия может воспользоваться последствиями тарифной вой­ны, развязанной Дональдом Трампом. Она уже достаточно давно пытается позиционировать себя как альтернативного Китаю претендента на роль «всемирной мастерской». Еще в 2022 г. президент Американо-­индийского форума стратегического и партнерства (USISPF) Мукеш Аги заявил, что 200 американских компаний рассматривают возможность переезда из «коммунистического» Китая в Индию, где для них открываются более широкие возможности.
Весной нынешнего года, по данным индийской газеты The Economic Times, власти страны вновь предложили американским компаниям, которые намерены уйти из Китая, перенести производство на свою территорию. «Правительство определило 10–12 секторов, таких как электроника, фармацевтика, химия, автомобили, игрушки, кондиционеры, бытовая техника, где Индия может иметь конкурентное преимущество, и эти секторы будут поддержаны», – сообщил источник издания. Одновременно правительство поддерживает индийские корпорации, планирующие выйти на рынок США. И «первые ласточки» уже полетели. Здесь показателен пример Apple – если ранее его производство было в основном сосредоточено на территории Поднебесной, то теперь каждый пятый iPhone в мире собирается в Индии.
Под планы превращения Индии в новую «глобальную мастерскую» готовят и соответствующие логистические проекты. Так, 9 сентября 2023 г. в ходе саммита G20 в Нью-­Дели представители Индии, США, ОАЭ, Саудовской Аравии, Франции. Германии, Италии и ЕС подписали меморандум о создании экономического коридора «Индия – Ближний Восток – Европа» (IMEC). Его задача – укрепление транспортных и коммуникационных связей между Европой и Азией с помощью железнодорожных и морских сетей. По сути, это альтернатива китайском инициативе «Один пояс – один путь».
Но массовый «глобальный переезд» крупного бизнеса остается только более-­менее отдаленной перспективой, в вот реальная торговля между Соединенными Штатами и Индией растет. На протяжении четырех последних лет, начиная с 2021–2022 финансового года, США являются крупнейшим торговым партнером Дели, они сместили с первого места Китай и отодвинули ОАЭ на третью позицию. По итогам 2024–2025 финансового года товарооборот между двумя странами достиг 131,84 млрд долл. Ожидается, что уже к 2050 г. он может увеличиться более чем в два раза и достигнуть 500 млрд долл..
Казалось бы, Дональд Трамп в своей тарифной вой­не не щадит и Индию – пошлины для нее были установлены на уровне 26%. Это, конечно, ниже чем для Китая (34%), но существенно выше базовой отметки в 10%. Но, скорее всего, гнев быстро сменится на милость. Тем более что официальный Дели, в отличие от Китая, который де-факто «поднял перчатку» торговой вой­ны, сразу же пошел на уступки. В частности, было заявлено о намерении снизить ввозные пошлины на автомобили, сельскохозяйственную и химическую продукцию, лекарственные препараты, а также отдельные виды медицинской техники и электроники. Также началась подготовка к заключению торгового соглашения между Вашингтоном и Индией, которое вывело бы страну из-под угрозы трамповских тарифов. Согласно имеющейся информации, в договор может быть включено 19 пунктов, охватывающих такие сферы, как сельское хозяйство, электронная коммерция, хранение данных, поставка металлов.
Заметную роль в американо-­индийском товарообороте играют энергоресурсы: нефтепродукты находятся на четвертой позиции среди статей экспорта в США (4,1 млрд долл. в 2024 г.), а сырая нефть – первое среди импортируемых из Соединенных Штатов товаров. И имеются вполне реальные перспективы повышения этих показателей. Как заявил первый заместитель министра иностранных дел Индии Викрам Мисри на брифинге по итогам переговоров индийского премьер-­министра Нарендры Моди и американского президента Дональда Трампа в Вашингтоне, в ближайшем будущем объем закупок американских энергоносителей может вырасти с нынешних 15 до 25 млрд долл. в год.
Естественно, подобные намерения вызывают беспокойство по поводу судьбы поставок российской нефти и СПГ в Индию. По данным Министерства торговли Индии, по итогам 2024 г. страна закупила 87,5 млн т нефти из РФ, что на 6,9% больше, чем годом ранее. Таким образом, на российское «черное золото» пришлось 36,4% индийского импорта. А в апреле нынешнего года, по оценке Bloomberg, поставки достигли рекордных отметок в 2,15 млн б/с. Сохранится ли подобная динамика в случае укрепления американо-­индийского энергетического партнерства и переориентации на этот рынок объемов нефти и СПГ, ранее поставлявшихся американскими компаниями в Китай?
Важно ответить, что у России тут есть важные конкурентные преимущества. Во-первых, это уровень цен. Как подчеркивает ведущий аналитик компании Kpler Сумит Ритолия, цены на российскую нефть Urals по-прежнему остаются привлекательными для индийских НПЗ, поскольку она продается с «выгодным дисконтом» по сравнению с углеводородами из Западной Африки и Ближнего Востока. Во-вторых, существуют долгосрочные договоренности о поставке российской нефти в Индию. К примеру, в декабре прошлого года «Роснефть» заключила с индийским нефтеперерабатывающим заводом Reliance контракт на поставку нефти в объеме 500 тыс. б/с сроком на 10 лет. Кроме того, в случае успешной реализации планов по переносу в Индию части производств американских компаний и общего оживления экономической ситуации в стране возможен рост спроса на нефть даже выше ранее прогнозировавшихся показателей. То есть поставщикам сырья не придется «толкаться локтями» на индийском рынке.
В то же время возможно усиление позиций в Индии американского СПГ. В частности, уже после ведения повышенных тарифов появилась информация о том, что международный трейдер Trafigura будет поставлять в Индию американский СПГ с привязкой к ценам на Henry Hub. В операции по переформатированию поставок в азиатском регионе включилась и компаний ADNOC (ОАЭ), которая перенаправила часть своего СПГ в Китай (лишившийся американского газа) и одновременно начала поставлять в Индию американский СПГ. Одновременно индийские компании демонстрируют интерес к американским СПГ-проектам. Gail, крупнейший в стране дистрибьютер газа, заключила договор о приобретении до 26% акций одного из заводов по сжижению на территории США, а также строящегося объекта (планируемый ввод в эксплуатацию – 2027 г.).
Важным вопросом остается возможная реакция Пекина на усиление позиций Индии в глобальной системе разделения труда и на попытки «переманить» иностранные компании. К примеру, в рамках уже упомянутого кейса, китайские власти начали блокировать поставки оборудования для производства iPhone в Индии. Но данное противодействие может принять и более радикальные формы. В частности, ряд наблюдателей высказывают гипотезу о том, что за резким обострением ситуации на индийско-­китайской границе весной нынешнего года стоял именно Пекин, пытающийся руками своего союзника, Исламабада, создать проблемы своему главному конкуренту. Сегодня главным экономическим партнером Пакистана является именно Китай, который в период с 2003 г. предоставил ему кредиты на сумму 6,5 млрд и обеспечил около 60% прямых иностранных инвестиций… Хотя начавшийся конфликт пока не перерос в масштабные военные действия, он стал хорошим напоминанием для потенциальных инвесторов о том, что выход на индийских рынок связан с определенными геополитическими рисками. Иными словами, скрытые противоречия между двумя азиатскими лидерами, копившиеся уже несколько десятилетий, ныне выходят наружу и обостряются именно благодаря тарифным вой­нам Дональда Трампа.

Американский СПГ в Европе: больше, но не дешевле

Европа, на первый взгляд, не относится к числу первоочередных целей «тарифных вой­н» Дональда Трампа. Для стран ЕС была введена дополнительная ставка в 20%, но показательно, что для государств, не входящих в это объединение, Великобритании и Норвегии, она составила лишь 10%. По оценкам экспертов, повышение тарифов охватит 70% всего европейского экспорта на сумму в 380 млрд евро и «обойдется» Старому Свету в 80 млрд евро. Особенно болезненным для европейцев стало повышение тарифов на поставку в США стали и алюминия. В ответ ЕС поднял ставки на импорт ряда американских товаров, в частности мяса птицы, риса, табака, соевых бобов, одежды, косметики, предметов роскоши. Американские торговые барьеры могут на корню уничтожить появившиеся в начале этого года робкие ростки надежды на выход ЕС из состояния рецессии. Так, по итогам первого квартала ВВП Евросоюза прибавил на 0,3% по сравнению с предыдущим кварталом и 1,4% год-к-году.
При этом «энергетический след» читается в европейском векторе тарифной политики Трампа еще более отчетливо, чем в китайском или индийском. Американский президент четко обозначил условия снижения ставок для «европейских партнеров»: покупку у США нефти и газа на сумму 350 млрд долл. В первую очередь речь идет об СПГ, что особенно актуально на фоне снижения данных поставок в прошлом году. По данным Института экономики энергетики и финансового анализа (IEEFA), в 2024 г. Соединенные Штаты обеспечили 46% импорта СПГ в Европу, однако в объемном выражении он сократился на 18%, притом что поставки из России в Европу в целом увеличились на 12%, а в страны ЕС – на 18%. В ценовом же выражении, по подсчетам РИА Новости, американский экспорт СПГ в Европу упал на 26% по сравнению с предыдущим годом, до 12,73 млрд долл. С одной стороны, данный факт обусловлен общим сокращением потребления газа в Европе на 19% в 2024 г., то есть до 11‑летнего минимума. С другой же стороны, «проседание» американских поставок вызвано тем, что трейдеры зачастую предпочитают отправлять СПГ из США на более премиальные рынки, прежде всего, в Азию.
Правда, уже в первом квартале нынешнего года ситуация несколько изменилась. Как сообщило агентство Reuters со ссылкой на компанию Kpler, поставки американского СПГ с января по апрель составили 34,6 млн т, что стало самым высоким показателем за всю историю подобных операций. При этом на Европу пришлось 77% этого объема (26,5 млн т). «Закупки в Европе выросли на 49% по сравнению с первыми четырьмя месяцами 2024 г., что говорит о том, что европейские потребители и трейдеры газа, по крайней мере отчасти, пытались успокоить президента США Трампа, скупая американские грузы во время переговоров о тарифах», – констатирует Reuters.
Сохранится ли данная тенденция? Реализация стратегии «Бури, детка, бури!» применительно к газу предполагает активизацию создания СПГ-мощностей на территории США и, соответственно, увеличение поставок «голубого топлива» на внешние рынки. Отсюда и вытекает вышеупомянутое требование Трампа. И, казалось бы, страны Европы должны быть не против увеличения присутствия на своем рынке американского СПГ, особенно на фоне продолжающихся дискуссии о полном отказе от российских энергоресурсов, включая сжиженный газ уже к 2030 г. В частности, Фридрих Мерц, уже после победы на выборах в Германии, но еще до утверждения на пост канцлера, заявил в интервью The Economist о намерении заключить долгосрочные контракты на поставку американского НПЗ. Однако на пути осуществления подобных планов возникает ряд препятствий.
Первое из них связано с высокой стоимостью американского СПГ. Как отмечает издание Politico, в связи с необходимостью заполнения европейских газовых хранилищ на 90% к началу отопительного сезона, Европа вынуждена закупать дорогой американский СПГ. Поэтому ряд стран, включая Францию, Германию, Италию, Австрию, Венгрию, Словакию и Нидерланды высказались за снижение указанного норматива на 10%, до 80%. Отказаться при этом предлагается именно от части американских поставок..
В свою очередь, перед США стоит дилемма – продавливать экспорт своего СПГ по высоким ценам с помощью «тарифных рычагов», либо же снижать стоимость своего энергоносителя. Второй вариант предлагался еще в период президентства Байдена – тогда представители газового бизнеса США высказали идею о поставках в Европу на основе долгосрочных контрактов газа по фиксированной цене в 12 долл. за 1 млн британских тепловых единиц (БТЕ). Это в три раза выше, чем внутренние газовые цены в США, но очень неплохо для Европы (на момент данного предложения цены в Европе достигал 20 долл./млн БТЕ). По сути, озвученное Трампом требование относительно покупки энергосетей на 350 млрд долл. как раз и подразумевает наличие именно долгосрочного контракта. Но не факт, что в этом случае речь может идти о снижении цены по отношению к текущему уровню.
Вторым препятствием на пути осуществления газовой стратегии американского президента может стать наличие соответствующих мощностей у американской СПГ-индустрии. Для сравнения, весь газовый экспорт США в 2023 г. равнялся 67 млрд долл., нефтяной – 117 млрд. То есть цифра в 350 млрд долл. существенно превышает годовой показатель поставок углеводородного сырья.
C одной стороны, желанный рост поставок в Европу может быть обеспечен за счет строительства и ввода в эксплуатацию новых мощностей по производству и отгрузке сжиженного газа. Так, по прогнозу BloombergNEF, к 2030 г. США могут более чем в два раза увеличить экспорт сжиженного природного газа, доведя его до 200 млн т в год (в 2024 г. он составил 93 млн т). Существуют и более смелые прогнозы – об утроении данного показателя.
С другой стороны, все та же тарифная вой­на может существенно осложнить реализацию данных планов. В частности, введение 25%‑х пошлин на поставку в США стали и алюминия способны привести к резкому удорожанию данных материалов и как следствие – к задержке процесса сооружения новых СПГ-терминалов.
Наконец, масштабные планы Трампа по «газовой экспансии» на внешние рынки вызывают тревогу у американских потребителей. Как отмечает Reuters, закупки СПГ могут стать для ряда стран самым простым способом сбалансировать торговлю с США и тем самым избежать повышенных тарифов. То есть спрос на данный ресурс может возрасти именно из-за его «политической значимости», СПГ станет «разменной монетой» на переговорах, даже если он не очень‑то и нужен той или иной конкретной стране. А это, в свою очередь, может привести к дефициту «голубого топлива» на внутреннем рынке и его резкому подорожанию. «Цены на природный газ в США уже выросли примерно на 80% по сравнению с прошлым годом, но их ждет новый скачок из-за последствий последнего раунда торговых пошлин, введенных Правительством США на товары, ввозимые в страну», – говорится в материале Reuters.
Безусловно, как и в случае с Китаем, объем поставок американского СПГ в Европу будет зависеть от параметров соглашения, заключенного по итогам «тарифной вой­ны». В случае с ЕС она обещает быть «маленькой и победоносной». В середине мая США и Евросоюз впервые после объявления о повышенных пошлинах начали прямые переговоры по этому поводу и обменялись меморандумами, в которых обозначили вопросы для обсуждения. Впрочем, учитывая непредсказуемое поведение Трампа, Европа готовит и «план Б». Согласно информационным утечкам, Европейская комиссия анализирует возможность установления повышенных ставок на американский импорт на сумму 100 миллиардов евро в том случае, если переговоры не увенчаются успехом.
Но независимо от исхода переговоров Европа останется в роле проигравшего. Укрепление зависимости от американских поставок энергоресурсов, даже в случае получения неких «скидок» на эти поставки, будет означать дальнейшее ослабление промышленного потенциала Европы и служить главной цели Трампа – переносу производственных мощностей из Старого Света на территорию США.
Таким образом, тарифная вой­на, развязанная Трампом, имеет в качестве одной из своих первоочередных целей укрепление роли США в глобальной энергетической политике, расчистку рыночных ниш для экспорта американских энергоресурсов и усиление влияния на ряд стран-­импортеров нефти и газа, как геополитических соперников, так и союзников. Безусловно, это определенный вызов для России. Хотя ее напрямую не коснулось повышение американских пошлин (в связи с мизерными объемами взаимной торговли), наша страна может столкнуться с усилением конкуренции со стороны американских энергоресурсов, проталкиваемых при помощи «тарифной дубины». И речь может идти не только о прекращении экспорта российского СПГ в Европу, но и попытках Вашингтона вбить клин между Москвой и Пекином и ослабить позиции российских углеводородов на китайском рынке. Чтобы избежать подобных сценариев, необходимо учитывать все перипетии тарифной вой­ны в системе энергетической политики РФ.