Новые вызовы энергорынка – мир и Россия, возможности роста

Елена ТЕЛЕГИНА
Декан факультета международного энергетического бизнеса РГУ
нефти и газа (НИУ) им. И. М. Губкина,
член-корреспондент РАН,
д. э. н., профессор
e-mail: meb@gubkin.ru

Людмила СТУДЕНИКИНА
Доцент кафедры стратегического управления ТЭК, к. э. н., доцент, РГУ нефти и газа (НИУ) им. И. М. Губкина
e-mail: las@gubkin.ru

Даниил ЧАПАЙКИН
Магистрант, РГУ нефти и газа (НИУ)
им. И. М. Губкина
e-mail: dchapaykin@gmail.com

Развитие энергетического рынка динамично меняет структуру потребления, увеличивая долю возобновляемой энергетики в мировом энергобалансе. Прошедший 2020 год стал определенным водоразделом, когда потребители сделали свой выбор в пользу чистой экологической повестки.
Изменение энергетического баланса в пользу ВИЭ демонстрирует долгосрочные тренды энергетического перехода. Исторически динамика замещения одного энергоносителя другим происходила постепенно, такой переход от древесины к углю и от угля к нефти занимал не менее полувека (рис. 1).

Движение в сторону альтернативной энергетики, зарождаясь в начале нынешнего столетия, набирает ускорение. Следующие 30–40 лет станут тем периодом, в который возобновляемые источники энергии вытеснят органическое топливо из производства электроэнергии и затем потеснят их и в производстве тепла.
В будущем конечным продуктом энергетического рынка станет электричество, получаемое на основе солнечной энергии. Хотя сегодня доля ВИЭ в производстве электроэнергии составляет 25 %, к 2050 году она достигнет 90 %. А само электричество как конечный продукт потребления составит более 51 % (в настоящее время – 21 %) (рис. 2).

Рекордное сокращение выбросов углекислого газа на 7 %  в 2020 году вследствие строгих карантинных мер и практически полного прекращения экономической активности, особенно в транспортном секторе, продемонстрировали высокую вероятность достижения целей политики декарбонизации, которая предусматривает дальнейшее развитие возобновляемых источников энергии и накопителей энергии, водорода, технологий улавливания и хранения углекислого газа.
Переломным моментом развития энергетического рынка стало изменение предпочтений инвесторов в выборе целей долгосрочных вложений. В 2020 году впервые инвестиции в технологии глобального энергетического перехода достигли 500 млрд долларов, а в возобновляемую энергетику – 304 млрд долларов, значительно превысив глобальные инвестиции в сектор добычи нефти и газа, составившие 382 млрд долларов (оценка Rystad Energy)  (рис. 3).

В мае 2021 года Международное энергетическое агентство представило план по достижению к 2050 г. глобальной углеродной нейтральности «Net Zero by 2050. A Roadmap for the Global Energy Sector» , в котором для достижения этой цели, а также удержания роста среднегодовой температуры на планете в рамках 1,5 градуса Цельсия, мировым компаниям энергетического сектора предлагается сократить до нуля объем инвестиций в новые проекты по добыче ископаемого топлива и отказаться от разведки и разра­ботки новых месторождений нефти и газа, а также от открытия новых угольных шахт и расширения существующих (рис. 4). По прогнозу МЭА, в период между 2020 и 2050 годами спрос на уголь упадет на 90 %, нефть – на 75 % и природный газ на 55 %.

Этот тренд становится главным вызовом для крупных нефтегазовых верти­кально-­интегрированных компаний, которым приходится формировать стратегии развития в условиях сокращения инвестиций в нефтегазовый сектор и сложно прогнозируемой ситуации со спросом на углеводороды в будущем. Риск может реализоваться как в недоинвестировании, так и в излишнем финансировании новых проектов. Если продолжать инвестировать в проекты разработки традиционных углеводородов, рассматриваемых еще до пандемии, то в перспективе капитал может оказаться «связанным» (таблица 1) и не окупиться, что приведет к тяжелым финансовым потерям для компаний и отрасли в целом.
С другой стороны, если не будут реализованы необходимые инвестиционные программы, то в перспективе возможен дефицит новых углеводородных ресурсов, что может привести к резкому росту цен и даже коллапсу на энергетическом рынке.
В этих условиях нефтегазовые компании выбирают различные стратегии. Одни монетизируют запасы и добывают максимум, пока есть благоприятные условия – спрос на нефть приближается к 100 млн баррелей в день и цены растут. Другие компании стремятся диверсифицировать портфель и значительно увеличить долю возобновляемой энергетики. Третьи уже объявили себя энергетическими и стремятся полностью избавиться от углеводородных активов.
Однако представляется, что этот выбор более сложен и должен учитывать, что инвестиции в углеводородные активы являются долгосрочными и медленно окупаются. В настоящее время они становятся все более высокорисковыми, а в условиях сокращения финансирования нефтегазового сектора и приоритетного инвестирования в ВИЭ привлечение средств на финансовых рынках становится все проблематичнее.
С другой стороны, в сложных кризисных условиях компании получили возможность «протестировать» стратегии своего развития. Так, «Газпром экспорт» в период пандемии через запущенную в 2018 году электронную торговую платформу (ЭТП) успешно осуществлял продажи газа на европейском рынке. Даже в условиях падения спроса на энергоносители из-за коронакризиса через торговую площадку в 2020 году было реализовано более 27 млрд м3 газа, что в 1,8 раза выше уровня 2019 года . Также в этот период компания расширила диапазон торговых возможностей, внедрив новые инструменты с привязкой к различным энергоносителям и газовым индексам, а также продукты с географической и объемной гибкостью  (рис. 5).
Энергетический переход меняет структуру и принципы организации бизнеса. К­огда-то именно на базе угля, потом нефти, сложились традиционные ресурсо-­ориентированные автоматизированные производства, сформировалась жесткая вертикально-­интегрированная структура управления, которые практически без изменений существовали более 100 лет.

Сегодня мы видим трансформацию технологической организационной структуры: востребованы наукоемкие отрасли, квалифицированные кадры, гибкая сеть постепенно замещает вертикальную интеграцию (таблица 2).
Помимо развития горизонтальных связей во внешней среде, нарастающую важность данная модель обретает и внутри компаний.

Глобальная климатическая повестка создает вызовы для экономики России, которая входит в число крупнейших эмитентов парниковых газов (около 5 % совокупных выбросов). Отказ от ископаемого топлива и автомобилей с двигателями внутреннего сгорания уже в среднесрочной перспективе создает риски сокращения спроса на углеводороды, что критически важно для России как крупнейшего экспортера. Введение в Европейском союзе трансграничного углеродного регулирования (ТУР) приведет к появлению климатических ограничений в секторе международных перевозок, в международной торговле и дискриминации российской продукции .
Ужесточение подходов со стороны регуляторов и иностранных инвесторов, сокращение спроса на проекты с высокими климатическими рисками, а также введение углеродного налога  стимулируют российские компании к внедрению принципов ответственного управления ESG (Environmental, Social, Governance) (окружающая среда, социальная сфера, корпоративное управление), которые становятся доминирующими для международного бизнеса.
Принципы ответственного управления (экология, социальная сфера, корпоративное управление) применимы и для ответственного инвестирования (выпуска «зеленых» или социальных облигаций, ориентированных на реализацию проектов возобновляемой энергетики, привлечение «зеленых» кредитов или реализацию социальных программ), что актуально для российских нефтегазовых компаний, привлекающих финансирование на зарубежных рынках. В России рынок только формируется – первые выпуски «зеленых» облигаций состоялись в 2018 году. К 2021 году проведено уже более 16 выпусков .
Еще одним трендом энергетического перехода, очень популярным в последнее время, стало развитие водородной энергетики. В июле 2020 года Еврокомиссия приняла Водородную стратегию для климатически нейтральной Европы, рассчитанную до 2050 года. Она предусматривает инвестиции в размере 470 млрд евро в строительство электролизных мощностей на базе возобновляемой энергетики и сооружение новых солнечных и ветряных электростанций, что потребует еще 340 млрд евро инвестиций .
Также ведущие газотранспортные операторы из девяти стран ЕС представили план модернизации и развития панъевропейской инфраструктуры транспорта газа, большую часть из которой планируется создать на базе существующих газопроводов. К 2030 году будет сформирована система из 6800 км газопроводов, соединяющая кластеры потребления H2 – «водородные долины», которая к 2040 году вырастет до 23 тыс. км, где 75 % будет обеспечено конверсией метановых труб и 25 % построено с нуля .
Россия имеет все возможности стать экспортером водорода и интегрироваться в водородную инфраструктуру ЕС. Основными игроками в области водорода в России являются «Газпром», «Роснефть», «Росатом», «НОВАТЭК». Безусловным преимуществом «Газпрома» на европейском направлении является его газопроводная сеть, которая уже сейчас позволяет подмешивать от 20 до 70 % водорода в поставляемый в Европу метан. Для поставок H2 может быть использован и находящийся в стадии завершения «Северный поток‑2», и его сухопутное продолжение Eugal. Кроме того, компания располагает в Германии крупными подземными хранилищами газа, в том числе наиболее подходящими для H2 соляными кавернами .
В начале 2021 года «Роснефть» и British Petroleum подписали соглашение о стратегическом сотрудничестве, которое направлено на поддержку деятельности обеих компаний в области углеродного менеджмента и устойчивого развития с целью реализации совместных проектов, предусматривающих применение возобновляемых источников энергии, использование технологий улавливания, утилизации и хранения СО2, а также развитие водородного бизнеса.
Россия может экспортировать водород и в восточном направлении – в Китай и азиатские страны.
Конечно, водородная энергетика является новой сферой международного бизнеса и существует еще много ограничений, рисков и неопределенностей по безопасности и технологиям производства и транспортировки водорода, однако в рамках энергетического перехода использование водорода тесно коррелируется с углеродным следом и декарбонизацией. Очевидно, что в ближайшие годы водородные технологии будут развиваться ускоренными темпами.
На фоне глобальных технологических прорывов и климатических изменений происходит структурное преобразование рынка – энергия превращается из товара в услугу, а глобальные тренды формируют переход от вертикальной интеграции к распределенной генерации и децентрализации. Новые потребители готовы стать участниками рынка по всей цепочке, превратиться в просьюмеров (одновременно производителей и потребителей электроэнергии) и участвовать в применении новой бизнес-­модели.
Эти тенденции накладываются на социальную картину общества и создают новые вызовы. Более взрослые люди и пенсионеры не готовы переплачивать за свободу выбора источника производства энергии, а вот новое поколение Z быстро адаптируется к технологическим изменениям, поддерживает шеринговую экономику и рациональное потребление, готово участвовать в распределённой генерации в качестве непосредственных участников рынка.
На глобальном уровне переход к чистой среде усугубляет проблемы социального неравенства между странами с позиций доступа к новым технологиям производства чистой энергии. Цифровизация ускоряет энергопереход и создает новые рабочие места для квалифицированных кадров. По расчетам Международного агентства по возобновляемым источникам энергии, инвестиции в технологии энергетического перехода создают в 3 раза больше рабочих мест (на 1 млн долларов инвестиций), чем в отраслях, связанных с углеводородными ресурсами. Это может создать угрозу перспективам устойчивой занятости в традиционных отраслях.
Все эти вызовы, наряду с большими рисками, открывают новые возможности для стран и компаний в трансформации своих энергетических стратегий, быстрой адаптации и ускоренном выборе приоритетов низкоуглеродного развития.
Россия готова к масштабным изменениям, и, обладая большими запасами природного газа, может увеличить долю присутствия как поставщик экологически чистого ресурса, а используя существующую экспортную инфраструктуру – участвовать в частичном замещении метана водородом, становясь крупным игроком водородного рынка.
Развитие ВИЭ также рассматривается как возможность диверсификации бизнеса российских нефтегазовых компаний, многие из которых используют возможности генерации на базе собственного производства в отдельных регионах, где это рентабельно. Например, «Зарубежнефть», замещая часть выбывающих активов истощающихся нефтяных месторождений во Вьетнаме, планирует заняться морской ветроэнергетикой и в настоящее время совместно с компанией «Вьетсовпетро» и «дочками» бельгийской DEME – Deme Offshore BE NV и Deme Concessions Wind NV – работает над проектом строительства офшорного ветропарка во Вьетнаме мощностью 1 ГВт.
Не происходит резкого сокращения инвестиций в добычу – без разумного долгосрочного инвестирования можно потерять рыночную нишу в производстве, поэтому стратегии российских компаний предполагают освоение рентабельных месторождений с применением новых технологий, сокращающих выбросы СО2 в атмосферу.
Россия занимает устойчивые позиции в развитии цифровых технологий и готова развивать торговые площадки по реализации энергетических продуктов, хотя отсутствие возможностей расширения ликвидности для таких операций вследствие узости финансового рынка и санкционного давления замедляет динамику преобразований.
Конечно, современный мир стремительно меняется, цифровизация и переход на возобновляемую энергетику сопровождаются масштабными сдвигами как в структуре потребления, так и в бизнес-­моделях международных компаний, прежде основывающих свои активы на балансовых запасах углеводородов. Страны-­экспортеры энергоресурсов, зависимые от динамики нефтяной цены, также трансформируют свои стратегии с учетом растущих рисков глобального рынка. Искусственный интеллект в сочетании с высоким уровнем подготовки человеческого капитала российской энергетики позволяет очень быстро перестроить подходы к будущему развитию, максимально используя возможности, которые открывает новая пост-пандемическая реальность.