Взгляд на Юг:
США активизируют южноамериканский вектор своей энергетической политики

Валерий АНДРИАНОВ
Доцент Финансового университета при Правительстве России, эксперт аналитического центра ИнфоТЭК, к. п. н.
e-mail: vvandrianov@fa.ru

Санкции, вводимые странами Запада против российской экономики в целом и ее топливно-­энергетического комплекса в частности, приводят к нарушению традиционных логистических цепочек, становятся причиной возникновения глубоких диспропорций в энергетической сфере и фрагментации глобального энергетического рынка. Провозгласив отказ от импорта российской нефти, США и страны ЕС ищут новые источники получения углеводородного сырья, стремясь «навести мосты» как с крупнейшими странами-­производителями, так и с государствами, способными обеспечить относительно небольшие, но важные в нынешних условиях объемы поставок. В частности, США в последние месяцы активизировали южноамериканский вектор своей энергетической дипломатии, пытаясь договориться о наращивании закупок нефти в Венесуэле, Колумбии и Эквадоре. Успех этих усилий будет зависеть не только и не столько от наличия углеводородных ресурсов и добычных мощностей в указанных странах, сколько от политической воли руководства южноамериканских государств и от их желания сотрудничать с американским «старшим братом».

Доктрина Монро в нефтяном преломлении

Согласно статистическому сборнику Statistical Review of World Energy 2022, подготовленному компанией ВР, по добыче нефти и газоконденсата регион Центральной и Южной Америки занимает предпоследнее, шестое место среди регионов мира, опережая только Европу. Так, по итогам 2021 года уровень производства нефти в регионе составил 5909 тыс. барр./сут., что на 0,3 % больше по сравнению с показателем предыдущего года (таблица 1).

Всего на Центральную и Южную Америку приходится 6,6 % мировой добычи нефти. При этом в структуре глобального экспорта нефтяного сырья доля региона составляет всего 4,5 % (рис. 1).

Однако особая роль государств Южной Америки на мировом нефтяном рынке определяется тем, что они находятся в относительной географической близости от одного из крупнейших потребителей углеводородного сырья – Соединенных Штатов. С момента принятия Доктрины Монро в 1823 году администрация США рассматривает данный регион как сферу своих жизненных интересов, что переопределяет активное вмешательство США в политические и экономические процессы на континенте, в том числе и в процесс развития топливно-­энергетических комплексов южноамериканских государств.
Стремясь к обеспечению своей энергетической безопасности в условиях зависимости от внешних поставок углеводородного сырья, Соединенные Штаты на протяжении XX века, с одной стороны, делали ставку на диверсификацию источников импорта нефти, включая поставки из стран Ближнего Востока и Африки. Нефтяной фактор служит важнейшей составляющей экспансионистской политики США, нацеленной на продвижение интересов «американского гегемона» в различных регионах планеты и приводящей к вмешательству во внутренние дела других государств, вплоть до развязывания агрессивных вой­н (как это было в случае с оккупацией Ирака).
С другой стороны, предпринимались меры для повышения надежности поставок из государств, расположенных в Западном полушарии и в той или иной мере уже находящихся в орбите политического влияния США. К таким государствам, помимо Канады и Мексики, относились и южноамериканские страны, в первую очередь – Венесуэла.
Два указанных вектора энергетической политики Вашингтона были де-юре закреплены Министерством энергетики США путем формирования перечня «мировых областей энергетического наблюдения», в который вошли 11 зарубежных стран и 1 регион. К ним, помимо Ирана, Ирака, Алжира, Анголы, Ливии, Нигерии, Судана, Индонезии, а также стран Каспийского бассейна, были отнесены три южноамериканских государства – Венесуэла, Колумбия и Эквадор. [1]
В начале XXI века на волне сланцевой революции США приблизились к уровню самообеспечения нефтяным сырьем. В 2021 году добыча составила 16 458 тыс. барр./сут., а потребление – 19 782 тыс. барр./сут., согласно данным ВР. Это значительно ослабило зависимость страны от внешних поставок в целом и от импорта из стран Западного полушария, в частности. Однако глобальный энергетический кризис 2021–2022 годов, вызванный, во‑первых, чрезмерными надеждами на развитие возобновляемых источников энергии и на высокие темпы энергоперехода, а, во‑вторых, санкционной политикой США и их западных союзников, вновь пробудил интерес Вашингтона к нефтяным кладовым Южной Америки. На что же могут рассчитывать США в своем «мягком подбрюшье»?

Связанные одной нефтью

Главным объектом интереса энергетической политики США в Южной Америке является, безусловно, Венесуэла. Эта страна обладает крупнейшими в мире доказанными запасами нефти в 303,8 млрд баррелей (из них 261,8 млрд залегает в так называемом Поясе Ориноко, по оценке ВР), которые более чем в 150 раз превышают объемы текущей добычи. Для Ближнего Востока аналогичный показатель равен лишь примерно 80 годам.
Промышленная добыча нефти в Венесуэле началась более ста лет назад, 31 июля 1914 года на концессионном участке, принадлежавшем компании Caribbean Petroleum. А уже в 1917 году первые партии венесуэльского «черного золота» отправились на экспорт. В 1920‑е годы началось массовое проникновение в Венесуэлу американских нефтяных корпораций, первопроходцами здесь выступили компании Exxon и Gulf oil.
Нефтяной бум, начавшийся в стране, стал для нее одновременно и благом, и проклятьем. С одной стороны, это латиноамериканское государство благодаря нефтедолларам стало одним из самых экономически благополучных на континенте. Нефтяная рента, до начала 1950‑х годов распределявшаяся преимущественно среди высших слоев общества, уже в 1960–1970‑е годы смогла обеспечить бурный рост среднего класса и повышение уровня благосостояния миллионов простых венесуэльцев. Благодаря своей роли крупнейшего нефтеэкспортера Венесуэла значительно повысила свой престиж на международной арене, выдвинулась на первые позиции в региональной политике. Наконец, именно она стала одной из колыбелей идей «ресурсного национализма» и выступила в числе инициаторов создания Организации стран-­экспортеров нефти (ОПЕК).
С другой стороны, ставка на один экспортный товар вела к накоплению экономических противоречий, к чрезмерной зависимости от конъюнктуры глобального нефтяного рынка. Обвалы мировых котировок «черного золота» регулярно приводили к рецессиям национальной экономики. Нефтяной ренты не хватало для того, чтобы полностью ликвидировать бедность и обеспечить нормальные условия жизни для беднейших слоев населения [2].
Соответственно, добыча нефти в стране также была подвержена циклическим колебаниям, определяемым внешними условиями. Перевалив за 3 млн барр./сут. на волне арабского нефтяного кризиса 1973 года, она затем вновь снизилась и на протяжении большей части 1970–1980‑х годов находилась в коридоре 1,7–2,5 млн барр./сут. Своего исторического пика она достигла в 1998 году – 3,4 млн барр./сут.
В том же году в стране произошло событие, определившее ход ее исторического развития на последующие десятилетия – по итогам декабрьских выборов президентом был избран политик левой ориентации Уго Чавес.
Обычно в отечественной публицистике принято представлять Чавеса неким крайним левым популистом, этаким Че Геварой в президентском кресле, не считающимся с экономическими и политическими реалиями и лихо «размахивающим шашкой», обрубая все традиционные деловые связи страны. Именно с его именем связывают обвал добычи нефти в стране, интерпретируя это как прямой результат его антиамериканской политики. Признавая, что Уго Чавес не испытывал симпатий к администрации США и по сути стал региональным лидером антиамериканского движения, вместе с тем необходимо отметить, что венесуэльский лидер проводил крайне острожную и взвешенную политику в нефтяной сфере. При всей своей антиимпериалистической риторике он многократно подчеркивал, что бесперебойное снабжение нефтяным сырьем «братского американского народа» является одной из приоритетных целей Венесуэлы в области ТЭК.
Тем не менее, нефтяная индустрия стала одним из первоочередных объектов реформ Уго Чавеса. Здесь существенную роль сыграли два фактора. Во-первых, Чавес столкнулся с сопротивлением высшего менеджмента государственной нефтегазовой корпорации Petróleos de Venezuela (PdVSA) и провел основательную кадровую чистку. Компанию покинули как представители руководства, так и частично инженерный персонал, что ослабило ее потенциал развития.
Во-вторых, Уго Чавес начал наступление на западные корпорации, работавшие в Венесуэле. Несмотря на то, что еще в 1976 году нефтяная промышленность страны была национализирована, иностранные компании довольно активно работали в Венесуэле в рамках совместных предприятий с PdVSA. И, по мнению Чавеса, их деятельность далеко не всегда отвечала интересам нации. В результате в 2007 году венесуэльский лидер подписал указ, согласно которому доля венесуэльской стороны в СП с зарубежными компаниями должна была составлять не менее 60 %.
Одновременно власти Венесуэлы сделали ставку на привлечение в страну нефтяных компаний из других, не западных государств, в первую очередь из России и Китая. В стране начал работу консорциум российских ВИНК, занимавшийся освоением месторождений тяжелой нефти в Поясе Ориноко. Однако впоследствии американские санкции вынудили российских нефтяников свернуть свою деятельность.
Фактическая национализация активов западных нефтяных компаний ожидаемо вызвала недовольство со стороны как самих мейджеров, так и правительств западных государств. В то же время официальный Вашингтон, выражая максимальное недовольство левыми реформами Чавеса и его антиамериканскими выпадами, стремился до поры до времени не переходить критическую черту во взаимоотношениях с Каракасом, дабы избежать срыва нефтяных поставок на американский рынок.

Санкционная вой­на и перемирие

Сланцевая революция и снижение зависимости США от импорта сырья привели к тому, что у Белого дома и Госдепа оказались развязаны руки и они получили возможность сортировать ключевых поставщиков нефти на «чистых и нечистых», применяя против последних широкий арсенал санкционных мер.
В результате с 2005 года Венесуэлу начали ограждать санкционными барьерами по абсолютно надуманным поводам – якобы за то, что она недостаточно активно борется с наркоторговлей и терроризмом. Давление особенно усилилось уже после смерти Уго Чавеса (в 2013 году) и прихода к власти нового президента Николаса Мадуро. Очередной пакет санкций перекрыл Венесуэле доступ к финансовым рынкам Соединенных Штатов, запретил венесуэльскому Центробанку проводить международные операции. Особого накала санкционная вой­на достигла в 2018 году, после того как Николас Мадуро был переизбран на новый президентский срок, а США не признали итоги выборов. Вашингтон запретил операции с венесуэльским госдолгом и ведение бизнеса с PdVSA. Под санкции попали сотни компаний и физических лиц.
Последствия санкционной вой­ны США против Венесуэлы оказались весьма разрушительными. Добыча нефти в стране сократилась с 2842 тыс. барр./сут. в 2010 году до 540 тыс. барр./сут. в 2020 году. А в отдельные месяцы она снижалась до 300 тыс. барр./сут. Это меньше, чем извлекалось из недр в первые годы существования нефтяной промышленности южноамериканского государства в конце 1920‑х годов. Одновременно фактически остановился процесс разведки и обустройства новых месторождений, что нанесло удар не только по текущим производственным показателям, но и по долгосрочному потенциалу развития нефтяной индустрии страны. Так, эксплуатационное бурение на нефть в Венесуэле было прекращено еще в середине 2020 года, и с тех пор не было пробурено ни одной новой скважины. Такой длительной паузы в проведении буровых работ не было зафиксировано ни разу за всю историю нефтяной промышленности этого южноамериканского государства.
Потеряв свой «мотор», экономика страны начала резко тормозить. Объем ВВП
сократился на 80 %, около 90 % населения оказались за чертой бедности, более 6 млн жителей уехали из страны, годовая инфляция начала выражаться семизначными цифрами (1 370 000 % в 2018 году, по данным МВФ), в результате чего национальная валюта несколько раз подвергалась деноминации.
Фактически уничтожив экономику и нефтяную отрасль Венесуэлы, Соединенные Штаты не добились главного – смены политического режима в стране. Но сегодня, в условиях нового энергетического кризиса и обострения геополитических противоречий, подобная «мелочь» уже мало беспокоит американских политиков. Стремительный рост нефтяных котировок весной 2022 года, порожденный антироссийской политикой, заставил Вашингтон вернуться «на старое пепелище» и попытаться вновь включить Венесуэлу в число поставщиков углеводородного сырья на западные рынки.
В начале марта США направили в Венесуэлу делегацию, состоящую из высокопоставленных чиновников Госдепартамента и Белого дома, с целью встретиться с представителями президента Николаса Мадуро [3]. Детали данных переговоров не раскрывались, однако, судя по дальнейшему развитию событий, их итоги нельзя назвать полностью провальными.
Так, в мае официальный представитель Белого дома сообщил о том, что американский Минфин выдал компании Chevron специальную лицензию, которая санкционирует ведение переговоров о ее деятельности в Венесуэле. [4]
А вскоре шансы вернуться в Венесуэлу получили и европейские компании. В июне американский Госдепартамент разрешил итальянской Eni и испанской Repsol закупать венесуэльскую нефть и транспортировать ее в Европу [5]. Данная мера была призвана компенсировать европейцам поставки российской нефти, от закупки которых ряд западных трейдеров начал отказываться еще до введения официальных санкций.
Поступают сигналы о том, что санкционный занавес будет приподнят не только для этого узкого круга избранных игроков. Пятого июня президент Николас Мадуро заявил, что зарубежные нефтяные компании, которые ушли из Венесуэлы под давлением американских санкций, смогут вернуться в страну после получения соответствующих разрешений от властей США [6].

«Подобревшие» враги и верные друзья

Однако задача возрождения нефтяной промышленности Венесуэлы отнюдь не сводится к выдаче лицензий американской администрацией. Разрушенная за годы санкций отрасль требует существенных инвестиций даже для поддержания объемов добычи на уровне 1 млн барр./сут., не говоря уже о возвращении к досанкционным объемам. По расчетам профессора Института передовых исследований в области управления (El Instituto de Estudios Superiores de Administración, IESA) Франсиско Мональди, для восстановления нефтяной индустрии страны и выхода на рубеж добычи в 2 млн барр./сут. требуются 100 млрд долларов капиталовложений за период в 7–10 лет, или около 10–13 млрд долларов в год [7].
Безусловно, ни сама PdVSA, ни власти Венесуэлы не располагают такими гигантскими суммами. А возможности привлечения западного финансирования, несмотря на частичное «санкционное перемирие», пока остаются закрытыми – действующий режим ограничений препятствует притоку в страну капиталов из США и Западной Европы.
Тем не менее, в Венесуэле уже наметился некоторый рост добычи нефти. В мае объем производства составил, по информации PdVSA, 735 тыс. барр./сут., а по оценкам источников ОПЕК – 717 тыс. барр./сут. Для сравнения, в среднем по 2021 году данный показатель равнялся, согласно указанным источникам, 636 тыс. и 555 тыс. барр./сут., соответственно (по расчетам экспертов ВР – 654 тыс. барр./сут.) [8].
Однако, по оценкам экспертов, такой относительный прогресс был достигнут не благодаря ослаблению западных санкций. Его причины кроются, во‑первых, в высоких ценах на «черное золото», стимулирующих нефтяную индустрию Венесуэлы максимально напрягать силы. А во‑вторых, в помощи, оказанной Ираном. Исламская Республика поставляет в Венесуэлу дизельное топливо, необходимое для разбавления тяжелой нефти Пояса Ориноко и придания ей товарных кондиций перед транспортировкой на экспорт. И показатели работы нефтяной отрасли южноамериканского государства во многом определяются размером таких поставок.
В дальнейшем сотрудничество с Ираном, Китаем и, возможно, Россией будет определять параметры роста и развития нефтяной индустрии Венесуэлы. Единственный реальный источник инвестиций для ее возрождения – это средства китайских нефтегазовых корпораций и финансовых институтов. И тому есть серьезные политические предпосылки.
В условиях обострения геополитической ситуации, усиления санкционного давления на крупнейшие страны-­производители углеводородных ресурсов и фактической фрагментации мирового рынка энергоносителей Китай не в меньшей степени, чем США, заинтересован в укреплении своей энергетической безопасности за счет повышения надежности поставок из дружественных стран. Если частичное снятие американских ограничений с венесуэльской нефтяной отрасли можно расценивать лишь как тактическую и краткосрочную уступку идеологическому противнику, то взаимодействие с Китаем в энергетической сфере – это надежная долгосрочная перспектива для Венесуэлы.
Иными словами, сегодня стратегическая задача Каракаса – не пытаться получить дополнительные санкционные послабления от Вашингтона (в любом случае они будут точечными и недолговечными), а встроиться в формируемый на наших глазах альянс государств, недовольных политикой США и их сателлитов. Основой данного альянса, без сомнения, может выступать союз Китая, России и Ирана – то есть тех государств, которые как раз и способны оказать Венесуэле действенную финансовую, технологическую и кадровую поддержку в деле возрождения ее нефтегазового комплекса [9].

Невыполненное обещание Боготы

Но не только Венесуэла стала объектом повышенного интереса Вашингтона в тот момент, когда ценники на американских бензоколонках начали бить исторические рекорды. В последние два года на второе место по добыче нефти в Южной Америке, опередив Венесуэлу, вышла Колумбия.
Хотя Колумбия не так богата углеводородными ресурсами, как ее соседка Венесуэла, история ее нефтяной отрасли длится уже больше века. Поиски «черного золота» начались здесь еще в конце XIX века, первая скважина была пробурена в низовьях реки Магдалена. В 1918 году в стране было открыто месторождение Ла Сира-­Инфантас, которое, по стандартам того времени относилось к категории гигантов – 800 млн баррелей. Именно с начала его разработки в 1920 году и ведет свой отсчет колумбийская нефтяная промышленность. До середины прошлого века добычу углеводородного сырья осуществляли иностранные корпорации, а в 1948 году была учреждена государственная нефтяная компания Empresa colombiana de petroleos (Ecopetrol).
В первой половине 1970‑х годов под влиянием мирового нефтяного кризиса поиски углеводородов в Колумбии заметно активизировались, началось освоение новых нефтеносных регионов. В частности, было введено в эксплуатацию крупнейшее в стране месторождение Каньо Лимон, добыча на котором позволила не только обеспечить внутренние потребности в нефтяном сырье, но и с 1986 года начать его экспорт.
Развитию нефтяной индустрии Колумбии долгое время препятствовала гражданская вой­на, длившаяся с некоторыми паузами с 1964 по 2016 год. Партизанские группировки левой политической ориентации контролировали значительные площади страны, что не позволяло изучить перспективы их нефтегазоносности. Не добавляло стабильности и засилье знаменитых колумбийских наркокартелей. Тем не менее, нефть стала значимым экспортным товаром для Колумбии и важным источником пополнения государственной казны. Так, по итогам 2020 года она обеспечила 55 % валютных доходов страны ($7,46 млрд).
Однако открытые ранее запасы «черного золота» постепенно истощаются, поэтому в последнее десятилетие Колумбия демонстрировала отрицательную динамику нефтедобычи. Есть ли у страны ресурсная база, технологические и финансовые возможности, а главное политическая воля для того, чтобы преломить данную негативную тенденцию? Этот вопрос встал ребром именно сегодня, в контексте нового глобального энергетического кризиса.
США длительное время плотно контролировали политический режим в Колумбии и старались превратить ее в своеобразную южноамериканскую «выставку достижений неолиберальной политики». Эта страна крайне важна также как военный плацдарм Соединенных Штатов в регионе и как противовес непокорной Венесуэле (недаром венесуэльские политики и СМИ множество раз заявляли, что центром планирования и осуществления недружественных акций является как раз это соседнее государство). Но этим значение Колумбии для США не исчерпывается – в связи с упомянутыми перипетиями на энергетических рынках она теперь рассматривается и как дополнительный источник поставок углеводородного сырья.
В марте нынешнего года президент Колумбии Иван Дуке посетил с визитом США. В ходе общения с американскими политиками он затронул тему нефтяных поставок (на данный момент на эту южноамериканскую страну приходится около 3 % американского импорта «черного золота»). Видимо, колумбийского лидера обеспокоил факт «сепаратных переговоров» Вашингтона и Каракаса, которые угрожали не столько доле Колумбии на американском нефтяном рынке, сколько ее позиции как главного форпоста американской политики в Южной Америке.
«Колумбия сегодня – это страна, которая имеет больше возможностей для поставок углеводородных ресурсов, чем Венесуэла», – заявил И. Дуке на пресс-­конференции в Вашингтоне. По состоянию на март добыча нефти в Колумбии составляла около 890 тыс. барр./сут., но президент страны пообещал в короткие сроки довести ее до 1 млн барр./сут. [10].
Выполнить свое обещание Дуке уже не сможет. В мае-июне в Колумбии состоялись президентские выборы, победителем которых впервые в истории страны стал политик левых взглядов, бывший участник партизанского движения Густаво Петро. Он с минимальным перевесом обошел кандидата от праволиберальных сил, ставку на которого делали Соединенные Штаты.
После своего избрания Густаво Петро заявил, что его цель – полностью перестроить экономическую модель страны. В частности, планируется расширить социальные программы, создать гарантированные рабочие места, укрепить государственную систему здравоохранения и облегчить простым колумбийцам доступ к высшему образованию. Достичь этих целей предполагается за счет повышения налогов для 4 тыс. наиболее богатых людей страны.
Вместе с тем, Г. Петро объявил, что он намерен свернуть программы по развитию нефтяной промышленности и сделать ставку на чистые возобновляемые источники энергии. Кроме того, Г. Петро пообещал полностью запретить разработку нетрадиционных (сланцевых) запасов углеводородных ресурсов с использованием технологии гидроразрыва пластов. Поскольку об этой своей позиции он сообщал еще в ходе президентской кампании, сам факт объявления итогов выборов вызвал падение курса акций Ecopetrol на биржах США и Канады на 13 %.
Действительно ли речь идет о полном отказе от использования нефтяного сырья или Петро, как и многие политики-­популисты левой ориентации, склонен к преувеличениям? По мнению доктора экономических наук, профессора университета Св. Ксаверия (Богота) Гильермо Синистерры, цитируемого агентством CNN, скорее всего, речь идет о прекращении выдачи новых лицензий на освоение нефтяных месторождений, в то время как уже действующие объекты продолжат свою работу. В этом случае падение добычи сырья в стране будет не одномоментным, а растянутым во времени [11]. Но в любом случае США не смогут рассчитывать на дополнительные объемы поставок углеводородов из Колумбии.
Подобную версию подтвердил и сам Густаво Петро. «Даты (отказа от нефти – Э. П.) зависят от объемов экспорта. Если мы будем экспортировать много, ресурсы быстро истощатся, если будем экспортировать мало, резервы будут сохраняться на ­какое-то время и это продлит процесс перехода (к безуглеродной экономике – Э.П.)», – заявил избранный президент в интервью журналу El Cambio [12]. Он также уточнил планы страны в области внешних поставок углеводородного сырья: «Мы продолжим экспортировать нефть. Более того, как это ни парадоксально, в годы моего президентства мы будем экспортировать больше угля. Почему? Потому что из-за событий на Украине европейцы будут потреблять больше угля. Это представляет интерес для моего правительства. Но так не будет продолжаться в 10‑летней перспективе. И за четыре года своего президентства я должен подготовить страну к тому, что должно произойти, к тому, что нефтяные месторождения должны быть закрыты». В качестве альтернативы нефтяной индустрии как одного из главных источников наполнения национальной казны новый лидер предлагает развитие туризма и сельского хозяйства.

Эквадорские виражи

Еще одним южноамериканским государством, входящим в список «мировых областей энергетического наблюдения», является Эквадор. Нефтедобыча в этой стране на протяжении последнего десятилетия также стагнирует, снижаясь в среднем на 1,4 % в год. Тем не менее Эквадор, по данным статистического обзора BP, в 2020 году добывал в среднем 479 тыс. б/с, практически столько же, сколько оказавшаяся в глубоком экономическом кризисе Венесуэла (488 тыс. б/с). При этом страна остается экспортером нефтяного сырья, поставляя на мировые рынки более 50 % от произведенных объемов. Поэтому Эквадор, по мнению американской администрации, также мог бы внести свою лепту в преодоление текущего энергетического кризиса и замещение тех объемов углеводородов, которые могут выбыть с рынка вследствие антироссийских санкций.
В первой половине марта нынешнего года крупнейшие нефтеперерабатывающие компании США – Valero Energy и Marathon Petroleum, а также торговое подразделение Shell (Shell Western Supply and Trading) провели в Луизиане переговоры с топ-менеджментом эквадорской государственной нефтяной компании EP Petroecuador c целью заключения кратко- и среднесрочных контрактов на дополнительные поставки сырья. Отмечалось, что поставки тяжелой эквадорской нефти на ряд американских НПЗ позволят заменить использовавшийся там ранее российский мазут, импорт которого в США теперь запрещен [13].
Как заявил президент Эквадора Гильермо Лассо, если текущие условия на международном рынке сохранятся, то страна в 2022 году могла бы получить дополнительный доход в размере 1,5 млрд долларов от продажи своей нефти [14].
Внезапно повысившийся интерес США к эквадорской нефти вдохновил власти этой южноамериканской страны. И уже в июне Лассо заявил, что производство «черного золота» в Эквадоре в течение ближайших трех лет может быть доведено до 1 млн барр./сут. «Цель моего правительства – начать процесс, который в среднесрочной перспективе позволит нам удвоить добычу нефти, ныне составляющую 500 тыс. барр./сут. Этот процесс требует ±12 млрд долларов инвестиций», – подчеркнул президент, выступая на IV Саммите CEO Северной и Южной Америк [15].
Однако уже вскоре эти планы были скорректированы. В июне нынешнего года Эквадор охватила всеобщая забастовка, инициированная организациями коренных народов и сельскохозяйственных рабочих. Нанесенный ею ущерб экономике страны оценивается более чем в 1 млрд долларов, в том числе нефтяная промышленность потеряла около 514 млн долларов в результате падения добычи примерно в два раза (было временно остановлено 1110 скважин). Беспорядки привели к гибели шести человек, в том числе одного военнослужащего, около 500 человек (как демонстрантов, так и силовиков) получили ранения. Забастовка была прекращена только после подписания между правительством и протестующими соглашения, предусматривающего ряд уступок в социальной сфере (включая снижение внутренних цен на топливо).
По оценкам министра энергетики и горнодобывающей промышленности Эквадора Ксавье Веры, условия соглашения не позволят удвоить добычу нефти до 2025 года, как это ранее намечалось, реализация данных планов будет сдвинута по временной шкале (насколько – не уточняется). Дело в том, что один из пунктов соглашения предусматривает отказ от поиска и добычи нефтяных ресурсов в особо охраняемых природных зонах [16]. Иными словами, под давлением индейских общин придется существенно сократить ареал работ.
Тем не менее, возможности для укрепления американо-­эквадорского сотрудничества в области нефтяных поставок сохраняются. Тут необходимо отметить, что такое взаимодействие стало возможным благодаря возвращению к власти правых сил в этой южноамериканских стране. По сути, Эквадор стал одним из примеров (в последнее время – немногочисленных) того, как Вашингтону удалось справиться с «левой угрозой» в зоне действия Доктрины Монро.
Напомним, в 2007 году в Эквадоре пришел к власти политик левой ориентации Рафаэль Корреа, начавший проводить социально-­ориентированные реформы. По его инициативе в конституцию были внесены изменения, согласно которым всем гражданам страны гарантировались медицинская помощь, бесплатное образование и жилье. Выполнить эти обещания планировалось за счет введения моратория на выплату части внешнего долга и изъятия прибылей у работающих в стране иностранных нефтяных компаний. Понятно, что политика Корреа не понравилась официальному Вашингтону и неудивительно, что уже в 2010 году в Эквадоре была предпринята попытка государственного переворота (к счастью, не увенчавшаяся успехом). Корреа называют «эквадорским Уго Чавесом» и большим другом России (у него даже есть авторское ток-шоу на канале RT).
Несмотря на сопротивление правых сил, Корреа трижды избирался президентом страны, но в 2017 году отказался баллотироваться на новый срок и кресло президента занял его преемник с говорящим именем Ленин Морено. Однако в отличие от Корреа, Морено не смог удержать власть более одного срока и в 2021 году проиграл очередные президентские выборы правому политику Гильермо Лассо. В результате сегодня Эквадор совершает очередной маневр в своей внешней и внутренней политике, поворачиваясь спиной к идеям социализма и венесуэльским соратникам и лицом к США и интересам крупного капитала. В связи с этим представляется вполне вероятным сценарий, согласно которому Эквадор заменит выбывшую из гонки за большую нефть Колумбию и в ближайшие годы станет одним из источников наращивания поставок «черного золота» на рынок Соединенных Штатов.

Гиганты смотрят на восток

Крупнейшие страны Южной Америки – Бразилия и Аргентина – не входят в перечень областей энергетического наблюдения Минэнерго США. Тем не менее не может быть недооценена их роль как ведущих игроков регионального углеводородного рынка и как центров выработки региональной энергетической политики. И отношения этих государств с США, в том числе в сфере ТЭК, складываются отнюдь не идеально.
Бразилия является одним из крупнейших в мире производителей нефтяного сырья, уровень ее производства приближается к 3 млн б/с. В 2022 году планируется увеличить добычу на 7,3 %, а в ближайшие 10 лет – на 70 %, до 5,3 млн б/с. Куда пойдут эти объемы? Сегодня 70 % бразильского нефтяного экспорта приходится на Китай.
При этом Бразилия демонстративно стремится вырваться «из цепких объятий США» и проводить независимую внешнюю политику. Ярким свидетельством этому стал визит в феврале в Москву президента Бразилии Жаира Болсонару – несмотря на сильнейшее давление со стороны Белого дома, до последнего пытавшегося сорвать встречу бразильского лидера с Владимиром Путиным. Главы двух стран обсуждали самый широкий круг вопросов – от поставок в РФ бразильского мяса до участия России в проекте строительства первой бразильской атомной субмарины (США обещали помочь в этом Бразилии, но не сдержали своих обещаний).
Начало специальной военной операции на Украине не поколебало позитивного отношения бразильского руководства к России. В июле 2020 года Бразилия заявила о намерении закупать у России дизельное топливо, несмотря на санкции, вводимые западными странами. В ходе пресс-­конференции министр иностранных дел южноамериканской страны Карлос Франса отметил, что поставки российского дизтоплива будут иметь огромное значение для водителей и агробизнеса страны. При этом он подчеркнул, что Россия является надежным и безопасным поставщиком [17].
Такие симпатии к России ставят закономерный вопрос: может ли Бразилия, являющаяся членом БРИКС, стать также и важным элементом уже упоминавшегося нового нефтяного альянса, включающего КНР, Иран, Россию и Венесуэлу? Ответ на него непрост. Проводя политику, независимую от «американского старшего брата», Бразилия в то же время имеет существенные политические противоречия с участниками упомянутого альянса. Президент Жаир Болсонару придерживается крайне правых взглядов и при этом известен своей эксцентричностью. Его нередко сравнивают с Дональдом Трампом, большим поклонником которого он является. Поэтому, несмотря на расхождение во взглядах с нынешней администрацией США, Болсонару еще более далек от левых лидеров континента, таких как Николас Мадуро и Гильермо Петро. Следовательно, от Бразилии стоит ожидать самостоятельно игры как на внешнеполитической арене, так и в области международного энергетического сотрудничества.
В феврале нынешнего года в Москве побывал и президент другого южноамериканского гиганта – лидер Аргентины Альберто Фернандес, избранный на этот пост в 2019 году. В ходе переговоров с Владимиром Путиным он предложил использовать Буэнос-­Айрес в качестве «ворот» Москвы в Латинскую Америку, а также отметил, что надеется на помощь РФ в снижении зависимости страны от США и МВФ.
Действительно, Аргентина в начале нынешнего года оказалась на грани дефолта, и лишь благодаря некоторым послаблениям со стороны США, сделанным в последний момент, стране удалось достичь соглашения о рефинансировании долга на сумму около 44 млрд долларов. Но вместо того чтобы благодарить «старшего брата» Фернандес начал предпринимать шаги, позволяющие избежать повторения сложившейся ситуации, в частности – наводить мосты с Москвой и Пекином (в КНР от отправился сразу после визита в Москву).
Как такое охлаждение во взаимоотно­шениях с США могло бы повлиять на энергетическую политику Аргентины? Сегодня эта страна занимает четвертое место по объемам добычи нефти в регионе, уступая Бразилии, Колумбии и Венесуэле. По данным ВР, в 2021 году среднесуточное производство составляло 627 тыс. баррелей – учитывая масштабы внутреннего потребления (598 тыс. б/с), это совсем немного. Однако у Аргентины имеются очень хорошие перспективы в этой области. Уже много лет обсуждается возможность разработки одного из крупнейших в мире сланцевых бассейнов, расположенного в Аргентине – Vaca Muerta («Мертвая корова»). Его нефтяные ресурсы достигают 27 млрд б. н. э. (3,78 млрд т н. э.), что в десять с лишним раз превышает аргентинские запасы «традиционной» нефти. А объемы сланцевого газа в недрах данного бассейна позволяют Аргентине занять второе место в мире по запасам этого вида энергоресурса, сместив с этой позиции США.
Автор этой статьи еще несколько лет назад в одной из своих научных публикаций предсказывал, что в случае победы на выборах в Аргентине партии перонистов (последователей идей президента Хуана Доминго Перона) в лице Альберто Фернандеса динамика разработки Vaca Muerte замедлится [18]. Перонисты не склонны прогибаться под американский капитал, а разработка столь стратегически важного энергетического ресурса обязательно вызовет пристальное внимание Вашингтона, который будет стремиться ускорять или тормозить данный процесс в зависимости от своих нужд. Сегодня новый источник углеводородного сырья очень пригодился бы Белому дому в его санкционной вой­не против России. Но наученная горьким опытом Аргентина смотрит в сторону России и Китая. Поэтому вряд ли стоит ожидать создания режима наибольшего благоприятствования для американских и других западных нефтяных компаний, которые могли бы заинтересоваться новым сланцевым бассейном на фоне надвигающегося энергетического кризиса.
Таким образом можно констатировать, что все попытки США «поскрести по сусекам» в Южной Америке и создать здесь некий «стратегический добычной резерв» обречены на провал. И дело здесь не в том, что Южная Америка бедна на углеводородные ресурсы – она, наоборот, как уже отмечалось, занимает первое место в мире по обеспеченности ими текущей добычи. Просто без малого два века действия Доктрины Монро научили государства континента не доверять «старшему брату», который несмотря на дружелюбные улыбки, всегда нацеливается на разграбление природных ресурсов региона. Да, Америке могут в кратко- и среднесрочной перспективе потребоваться дополнительные баррели от ее южноамериканских соседей, но долгосрочное развитие энергетического сотрудничества с этими странами, да еще и на равноправной основе – абсолютный нонсенс. И власти стран Южной Америки – как левой, так и правой ориентации, прекрасно осознают эту прописную истину и учитывают ее при формировании своей энергетической политики, направляя все более пристальные взгляды в сторону Китая и России.