Углеродный налог – ощутимый, но не главный риск для российских энергетических компаний

Елена АНАНЬКИНА
Старший аналитический директор,
направление – рейтинги инфраструктуры,
S&P Global Ratings

СВАМ: ждем ясности к середине 2021 года

В рамках «Зеленой сделки» Евросоюз планирует утвердить механизм трансграничного углеродного сбора (СВАМ, carbon border adjustment mechanism) уже к концу II квартала 2021 г. и ввести его с 2023 г. Точная конструкция пока неизвестна, но очевидно, что она должна соответствовать правилам ВТО и международным обязательствам ЕС. По всей видимости, импортеры будут включены в европейскую систему торговли выбросами (ETS). Несмотря на споры о том, каков характер этого механизма – протекционистский или экологический – очевидно, что вероятность его появления весьма велика.
По предварительным оценкам BCG и KPMG, сделанным в середине 2020 г., общая нагрузка российских экспортеров может составить 3–6 млрд евро в год. По расчетам Европейской комиссии, общая сумма сбора с импортеров из разных стран может составить 5–14 млрд евро в год. С середины 2020 г. цена углеродных выбросов в Европе выросла с 30 до более чем 40 евро за тонну, а Европейский парламент рекомендовал расширить список отраслей-­плательщиков. Оценить точную сумму потерь российских компаний пока невозможно, так как некоторые важнейшие детали механизма СВАМ остаются неизвестными, а именно:

1. Методика расчета и верификации углеродного следа компаний. Для российских компаний особенно важно, какой именно охват выбросов (рис. 1, 2, 3) планируется использовать, как отслеживать выбросы в сложных цепочках поставок, какой принцип учета потребляемой электроэнергии можно использовать – географический (средние выбросы в сети) или рыночный (выбросы от электроэнергии, приобретаемой компанией, например, по двусторонним договорам), а также какие именно зачеты и инвестиции в экологические инициативы могут уменьшить сумму платежа. Согласно заявлению Европарламента от марта 2021 г., Евросоюз намерен максимально учитывать прямые и косвенные выбросы по принципу «кто выбрасывает, тот и платит», чтобы избежать утечки углерода в страны с менее строгим регулированием и к контрагентам с менее строгим учетом, а также, чтобы стимулировать компании по всему миру снижать свой углеродный след. Тем не менее, на практике далеко не все компании – участники сложных международных цепочек поставок готовы предоставлять надежную информацию о своих выбросах, поэтому упрощения и усреднения неизбежны. Кроме того, пока непонятно, какие именно мероприятия по снижению углеродного следа помогут снизить налог и как их сертифицировать: будет ли учитываться покупка углеродных разрешений (и каких), прямые договоры с поставщиками низкоуглеродной энергии (и какие), улавливание и хранение углерода, инвестиции в лесовосстановление и другие климатические проекты и т. п.
2. Точный список отраслей-­платель­щиков. Пока предлагается ввести углеродный налог для наиболее энергоемких отраслей, включая производство электроэнергии, стали, цемента, алюминия, нефтепродуктов, бумаги, стекла, химической продукции и удобрений. Однако нет гарантии, что список отраслей-­плательщиков в последний момент не будет изменен. Также нет ясности, как учитывать выбросы в длинных производственных цепочках, где не все участники ведут соответствующий учет. Кроме того, введение налога может повлиять на конкуренцию между товарами-­заменителями, например, между металлами, в отношении которых будет применяться налог, и пластиком, к которому он вряд ли будет применяться на первой стадии.
3. Бесплатные квоты на выбросы. После острых дебатов Европарламент склоняется к продолжению практики предоставления бесплатных квот европейским производителям на переходный период. Это ставит в неравное положение производителей из других стран. Если им не будут предоставлены аналогичные квоты, не вполне ясно, как этот налоговый механизм согласуется с нормами ВТО.
   Наконец, объем платежей будет зависеть от стоимости углеродных выбросов после введения углеродного налога. В последние месяцы стоимость выбросов растет, но все еще остается ниже уровня, который обеспечивал бы стимулы для достижения целей Парижского соглашения, по мнению большинства экспертов (МВФ, Всемирный банк и др.).
   Экспорт из стран, где существуют адекватные национальные механизмы платы за выбросы углекислого газа, может быть освобожден от углеродного налога. В России обсуждаются возможности введения платы за выбросы парниковых газов – в частности, в рамках регионального эксперимента на Сахалине. Это позволило бы оставить средства внутри России в том числе на финансирование климатических и экологических инициатив в регионах. Но будет ли внутрироссийский платеж признаваться в качестве освобождения от европейского углеродного налога, пока неизвестно.

Почему СВАМ не убьет российский экспорт?

Разумеется, СВАМ ощутимо сократит прибыль от российского экспорта. Тем не менее, по нашему мнению, в ближайшие годы этот удар не будет критическим для российских экспортеров:

• согласно опубликованной отчетности, показатели выбросов российских экспортеров (в частности, нефтегазовых и сталелитейных компаний) находятся примерно на том же уровне, что и у международных конкурентов. Однако стоит отметить, что данные о выбросах в различных международных источниках (Edgar, IEA) существенно отличаются, в частности, в том, что касается выбросов метана, парниковый эффект которого в 28 раз превышает эффект углекислого газа. Это еще раз подчеркивает необходимость применения гармонизированных стандартов отчетности по выбросам;
• многие российские экспортеры металлургической, горнодобывающей и топливно-­энергетической отрасли – крупные компании с существенным запасом финансовой прочности. Если предварительные оценки размеров платежа близки к истине, сумма трансуглеродного сбора для них сравнительно невелика, учитывая размер их EBITDA, свободного денежного потока, а также умеренную долговую нагрузку;
• цена углеродных выбросов может влиять на цены биржевых товаров. Как известно, распределение бремени налога между поставщиком и покупателем зависит от эластичности спроса и предложения. В частности, в 2021 г. рост цены ETS в Европе сопровождался ростом цен на природный газ;
• у российских компаний есть возможности оптимизации фактического или хотя бы отражаемого в отчетности углеродного следа, в зависимости от принятой методики расчета углеродного сбора (об этом ниже).

СВАМ подхлестнул развитие ESG-регулирования в России

После ратификации Парижского соглашения в сентябре 2019 г. в России активизировалась разработка нормативной базы ESG. Очевидно, угроза СВАМ стала одним из важных катализаторов этого процесса. Подготовлен проект стратегии низкоуглеродного развития, законопроекты о климатических проектах и об обороте углеродных единиц, проект национальной зеленой таксономии и принципов зеленого финансирования. Обсуждаются возможности внедрения углеродных платежей внутри России. ЦБ опубликовал рекомендации по ESG для участников рынка, стандарты эмиссии зеленых облигаций, рекомендации по учету климатических рисков для страховых компаний. Российские проекты гораздо менее требовательны по сравнению с нормативной базой многих других стран. Например, проект российской зеленой таксономии включает переход с угля на газ и использование газомоторного топлива, стратегия декарбонизации нацелена на снижение выбросов путем повышения эффективности при минимальном вкладе возобновляемой генерации. Для сравнения, в текущем проекте европейской зеленой таксономии газ фактически не считается зеленым, хотя в последнее время активизировались дискуссии о возможности включения некоторых газовых проектов в качестве переходных, если они обеспечивают существенное снижение углеродного следа. В России официальная риторика меняется очень осторожно, и это вполне естественно: непросто найти компромисс между интересами крупных компаний и отечественных потребителей энергии, между монетизацией огромных природных богатств России и необходимостью участия в борьбе с изменениями климата, между надежностью и стоимостью энергоснабжения, с одной стороны, и сокращением выбросов – с другой.

Экспортеры впереди

Крупные российские компании, прежде всего, экспортеры или те, что взаимодействуют с иностранными инвесторами, давно ощущают давление со стороны международных институтов и конечных потребителей. Поэтому неудивительно, что они разрабатывают собственные стратегии ESG и часто идут впереди не слишком строгих, по международным меркам, требований существующей в России нормативной базы.
Большинство крупных российских компаний, имеющих рейтинги S&P Global Ratings, в течение нескольких лет публикуют отчеты об устойчивом развитии или комплексные отчеты об экологических, социальных и управленческих факторах. Многие крупнейшие игроки присоединяются к международным инициативам, касающимся ESG, таким как глобальная система раскрытия информации по охране окружающей среды CDP («Газпром», «ЛУКОЙЛ», НЛМК, «Норильский никель», МТС, «Россети» и др.), международное партнерство «Руководящие принципы по снижению выбросов метана» («Газпром», «Роснефть», «НОВАТЭК»). Многие компании принимают собственные ESG-цели, включая целевые показатели снижения выбросов. Во многих случаях повышение эффективности за счет обычных операционных и капитальных расходов может заодно помогать снижать выбросы (например, снижение потерь электроэнергии в сетях).

В последние месяцы несколько российских компаний объявили о выведении или продаже подразделений с наиболее высоким уровнем загрязнения окружающей среды. В частности, Evraz рассматривает возможность выделения угольных активов. Такая практика принципиально не отличается от практики сопоставимых международных компаний и улучшает показатели отчетности, но не снижает общий объем выбросов, а просто выводит их за пределы периметра консолидации.

Не только риски, но и возможности

Помимо очевидных издержек и рисков, СВАМ может открыть новые возможности перед компаниями с достаточно гибкими стратегиями. Вот некоторые примеры.

1. ВИЭ. Сейчас развитие возобновляемой энергетики в России поддерживается в основном за счет схемы ДПМ ВИЭ, обеспечивающей гарантированную рентабельность инвестиций. Сейчас себестоимость ВИЭ в 1 и 2‑й ценовой зоне, как правило, выше традиционной тепловой энергетики, но на последних аукционах возобновляемые источники уже приближаются к угольным станциям по заявленной одноставочной цене электричества. Если цена углеродных выбросов для крупных промышленных потребителей фактически станет положительной, это может дополнительно увеличить экономическую привлекательность ряда проектов ВИЭ, в частности, собственной генерации на крупных предприятиях-­экспортерах в зависимости от ресурсов солнца, ветра и стоимости традиционной энергетики в регионах, где расположены их производственные активы.
2. Технология улавливания, хранения и утилизации углекислого газа. Россия имеет огромные геологические возможности для применения этих технологий. Окупаемость инвестиций в улавливание и хранение зависит от цены углерода и согласованности нормативной базы (т. е. от того, будет ли улавливание углерода уменьшать углеродный платеж).
3. «Озеленение» экспорта. Возрастающий интерес к факторам ESG может в определенный момент поддерживать премии за экспорт «зеленых» товаров по сравнению с производством неэкологичных товаров. На данном этапе эти ниши недостаточно велики. Однако по мере того как покупатели российского алюминия, стали, трубопроводного или сжиженного газа будут обращать все больше внимания на выбросы углеводорода в своей производственно-­сбытовой цепочке, спрос на такие «зеленые» товары может повышаться.
4. Водород. Хотя у России есть избыточные мощности в генерации электроэнергии, пока неизвестно, получится ли использовать их для экспорта водорода в Европу. Помимо высоких транспортных издержек, дело еще и в том, что европейская водородная стратегия нацелена на «зеленый» водород, полученный с помощью ВИЭ (которых в России мало), а не на «желтый» и «голубой» водород, полученный с помощью энергии атома и природного газа (которых в России в избытке). Экспорт метано-­водородной смеси технически возможен, но на практике требует изменения существующих контрактов, регулирования, а также влияет на техническое состояние труб. Однако, отдельные водородные проекты все же возможны: в частности, «Роснано» и Enel прорабатывают возможность экспорта водорода, полученного на Кольской ВЭС. Нельзя исключать и развитие внутреннего рынка водорода. Например, «Росатом» и РЖД объявили о запуске пилотного поезда на водородном топливе на Сахалине. НОВАТЭК и НЛМК заявили о сотрудничестве в области использования водорода для декарбонизации производства стали.
5. Лесное хозяйство. Хотя леса в российском северном климате растут медленнее и поглощают меньше углекислого газа, существует потенциал повышения эффективности лесного хозяйства, например, за счет борьбы с лесными пожарами, прояснения вопросов учета и сбора информации о способности российских экосистем поглощать углекислый газ.

Спасут ли российских экспортеров углеродные сертификаты?

Несмотря на сравнительно высокую среднюю углеродоемкость российской электроэнергии, значительная часть энергобаланса России приходится на низкоуглеродные источники. Хотя доля ВИЭ по-прежнему существенно ниже мировой (в 2020 г. на их долю приходилось около 1 % мощности и около 0,3 % выработки), атомная и гидрогенерация обеспечили около 40 % выработки электроэнергии в России в 2020 г.
В настоящее время в России обсуждается нормативная база для оборота углеродных сертификатов, которые охватывали бы не только ВИЭ, но и атомную энергетику и энергию крупных ГЭС. Кроме того, в рамках действующего законодательства компании могут заключать прямые договоры с поставщиками электроэнергии (в том числе безуглеродной). Интерес к таким контрактам есть: например, контракт «Полюса» с «Русгидро» покрывает 90 % потребностей производственных активов «Полюса», «Русал» приобретает электроэнергию ГЭС для своего энергоемкого алюминиевого производства. Российское подразделение Procter&Gamble заключило контракт с Фондом Ветроэнергетики, совместным предприятием Fortum и РФПИ. По нашим наблюдениям, интерес крупных российских предприятий к безуглеродной энергии растет.
Текущий проект Европейской зеленой таксономии не включает ни атомную, ни крупную гидрогенерацию по причинам, связанным с безопасностью, утилизацией отходов АЭС и влиянием на биоразнообразие. Тем не менее, углеродный след у этих видов генерации минимален, а включение или невключение в зеленую таксономию влияет скорее на доступ к финансированию для новых проектов, чем на расчет углеродного сбора.

Пока неизвестно, будут ли прямые контракты или углеродные сертификаты на электроэнергию российских АЭС и крупных ГЭС признаны в Евросоюзе. Теоретически выработки АЭС и крупных ГЭС, скорее всего, достаточно для покрытия потребностей спроса на безуглеродную энергию со стороны крупных экспортеров, а также других компаний, стремящихся снизить свой углеродный след. Кроме технических вопросов, связанных с учетом и распределением сертификатов (в том числе между потребителями, фактически оплатившими часть стоимости безуглеродных мощностей по схеме ДПМ-АЭС или ДПМ-ГЭС), более фундаментальная проблема состоит в том, что оборот углеродных сертификатов и прямые контракты сами по себе не снижают углеродный след российской энергетики, а лишь перераспределяют его между видимым (внешним) и невидимым (внутренним) рынком. Таким образом, сертификаты не помогают достичь цели снижения выбросов, что противоречит изначальному смыслу СВАМ. Впрочем, эта ситуация не уникальна для России: во многих странах покупка углеродных сертификатов намного дешевле инвестиций в снижение выбросов, что вызывает вопросы и сомнения у инвесторов, политиков и экологических активистов многих стран.

Углеродный след все больше влияет на доступ к финансированию

Доступ к капиталу и к экспортным рынкам все больше зависит от факторов ESG, самый измеримый из которых – углеродный след. Растет выпуск «зеленых» и «устойчивых» облигаций, увеличивается объем средств под управлением с ESG-стратегиями. Крупнейшая компания по управлению активами BlackRock (более 8,7 трлн долларов под управлением, включая более 5 трлн долларов в пассивных фондах) в своем ежегодном послании инвесторам и СЕО предупредила, что может вывести из дискреционных портфелей бумаги компаний, которые не борются с изменениями климата и не раскрывают соответствующую информацию. К концу 2020 г. более 3500 организаций подписали Принципы устойчивого инвестирования, 206 банков подписали Принципы устойчивой банковской деятельности. Эти списки постоянно увеличиваются.
Российские компании пока меньше подвержены ESG-давлению, чем международные, потому что у них изначально меньше доступа к дешевому финансированию с зарубежных рынков из-за санкций или странового риска. У большинства крупных компаний, имеющих рейтинг, долговая нагрузка относительно умеренная, а чувствительность к изменениям капитализации ниже из-за концентрированной структуры собственности. Тем не менее, им вряд ли удастся избежать ESG-давления инвесторов. Российская финансовая система недостаточно велика, чтобы полностью удовлетворять значительные потребности крупнейших российских заемщиков в финансировании. По нашим оценкам, максимальный объем кредита одному заемщику, который российская банковская система может выдать без нарушения регуляторных нормативов, в настоящее время составляет около 2,6 трлн руб. (по состоянию на конец 2020 г.), тогда как отраженный в отчетности по МСФО консолидированный долг «Газпрома» на конец III квартала 2020 г. – 4,9 трлн руб. Хотя до последнего времени доступ к финансированию внутри России не слишком зависел от климатических показателей, эта ситуация постепенно начинает меняться. На балансе российских банков по-прежнему много «углеродоемких» активов, которым трудно найти быструю замену, учитывая структуру российской экономики. Но некоторые крупные российские банки ощущают возрастающее ESG-давление со стороны своих инвесторов и международных контрагентов, и начинают принимать соответствующие меры. Например, в новой Стратегии развития до 2023 г. Сбербанк (35 % активов банковской системы России) указал, что планирует проводить ESG-оценку всех новых корпоративных кредитов, привести свои корпоративные закупки на 100 % в соответствие с принципами ESG и создать «зеленый» офис.
Мы полагаем, что для сохранения доступа к международным финансовым рынкам и для адаптации к постепенным изменениям, происходящим в России, компаниям необходимо удовлетворить спрос инвесторов на снижение углеродоемкости.

Краткосрочный риск СВАМ – рассогласованность отчетности и регулирования

В краткосрочном периоде мы видим основной риск в недостаточной координации между Россией и ЕС в области экологического регулирования и отчетности. И российская, и европейская системы находятся в процессе развития, поэтому чрезвычайно важен диалог. Без гармонизации учета российские компании могут столкнуться с риском двой­ного груза отчетности и углеродных платежей, если в России будет принято решение их ввести. Кроме того, если из-за отличий в учете СВАМ будет определяться на основе средних условных показателей, российские компании вряд ли смогут получить отдачу от своих вложений в снижение выбросов.
И наконец, улучшение взаимодействия регуляторов поможет российским компаниям взаимодействовать с иностранными партнерами в сфере развития технологий и получить доступ к растущим новым рынкам, связанным со снижением выбросов: например, к рынкам водорода.

Долгосрочный риск – не СВАМ, а энергопереход

Хотя в ближайшие годы СВАМ, скорее всего, по силам российским экспортерам, основные риски носят долгосрочный характер и связаны со структурой российской экономики и мировым энергопереходом.
Топливно-­энергетический комплекс обеспечивает около 20 % ВВП, не меньше трети совокупных доходов бюджета расширенного правительства и до 60 % товарного экспорта. Заменить их нелегко. Российский экспорт в Европу в целом характеризуется более низкой добавленной стоимостью в сравнении с такими странами, как Китай, потому является более чувствительным к СВАМ. Мы не ожидаем значительного роста диверсификации экономики в ближайшие годы. В долгосрочной перспективе энергопереход и рост ESG-давления инвесторов увеличивает риски нефтегазовой отрасли во всем мире. Учитывая падение инвестиций в нефтегазовом секторе (на 30 % в 2020 г. по оценкам МЭА), национальные компании с крупными запасами, низкими издержками и сравнительно меньшим ESG-давлением со стороны инвесторов и регуляторов сейчас находятся в наилучшем положении, чтобы оставаться прибыльными даже на падающем рынке. Именно поэтому в январе-­феврале 2021 г. мы понизили кредитные рейтинги ряда крупных мировых нефтегазовых компаний (включая Exxon, Shell, Chevron и др.) и подтвердили рейтинги крупнейших российских компаний – «Газпрома», «ЛУКОЙЛа», «Роснефти», «НОВАТЭКа». Тем не менее, энергопереход и высокая волатильность цен на энергоресурсы, наблюдавшаяся в 2020 г., увеличивает риски и для них. В долгосрочной перспективе более остро встанет вопрос о распределении снижающейся ренты от добычи ископаемого топлива между правительством, инфраструктурными компаниями и крупнейшими производителями.
В перспективе разница в углеродоемкости между российскими и зарубежными компаниями будет расти. Многие страны, включая не только Евросоюз, но и Китай, Южную Корею, Японию поставили цели достижения чистых нулевых выбросов. Хотя реалистичность некоторых планов декарбонизации вызывает сомнения из-за непроработанности перечня конкретных технических мероприятий, запрос общества инженерам и производственникам на снижение выбросов очевиден. Установленная указом президента РФ № 666 от ноября 2020 г. цель снижения выбросов до 70 % от уровня 1990 г. с учетом поглощающей способности лесов весьма реалистична (фактически уже достигнута), но вряд ли амбициозна.
Снижение углеродоемкости постепенно становится одним из важных факторов конкурентоспособности на мировом рынке не только потому, что снижает углеродный платеж, но и потому, что помогает встраиваться в международные производственные цепочки, получать и сохранять доступ к рынкам, технологиям и финансированию.